«…он просто ткнется Лапидусу в промежность и выкусит все гениталии. На сладкое. Лапидус взвоет от боли и потеряет сознание от шока. Лапидус упадет лицом в эту дурно пахнущую воду, а аллигатор зажмет его челюстями как бревно и утащит на дно. И Лапидус больше ничего не почувствует, потому что будет мертв. Вначале он потеряет сознание от шока, а потом захлебнется. И аллигатор спокойно потрапезничает Лапидусом, у аллигатора будет приятный ужин, а, может быть, что и завтрак — если аллигатор не сожрет Лапидуса в один присест.»
Вот только ему не повезло: они не встретились — наверное, Лапидус тоже подвергался зодиакальной дискриминации или сигнизму. Да и вообще он во многом похож на меня, так же страдает метеозависимостью и все время пытается отыскать для себя какой–нибудь «рачий угол». Но что касается песенки «Убей метеоролога!», то написал ее действительно я, хорошо еще, что она никогда и никем не исполнялась — ведь на самом деле метеорологи в этой идиотской жизни не играют практически никакой роли со времен того самого, печально известного Мерлина.
44. Про интернет
Я хотел бы посмотреть тому парню в глаза.
Который все это придумал.
Но прежде его надо найти, а для этого — знать, как зовут.
Я поступил просто: набрал в поисковой строке «Яндекса» дурацкую фразу: кто придумал интернет.
Без вопросительного знака, просто три слова через пробелы, вот так:
кто придумал интернет
«Яндекс» выдал кучу безумных ссылок.
Больше всего мне понравилась та, где объяснялось, что интернет никто не придумывал. Он существовал всегда.
КАК БОГ.
Жаль, что я не скопировал адрес, а то мог бы поместить здесь линк: —)).
Хотя как можно указать дорогу к жилищу Бога?
Ведь Бог, как известно, везде, в точности, как интернет.
Только вот Он был всегда, а интернет — нет.
Я хорошо помню время, когда его не было. И когда компьютеров еще не было. Я даже помню, как увидел первую такую фигню — мне позвонил Бурштейн и сказал, что им в контору поставили персональный компьютер. Настоящий. Маленький. И очень крутой.
То был какой–то IBM PC XT. Но эта аббревиатура мне тогда ничего не говорила. Я даже не помню, какой у него был дисплей — цветной или черно–белый[86]. Денис мне подсказал, что мы тогда играли в «Эволюцию». Я про это тоже ничего не помню, но пусть так и будет — когда я впервые увидел IBM PC XT, то мы сразу же начали играть на нем в «Эволюцию». После чего на долгое время упомянутая машинка так и осталась для меня неким артефактом.
Про компьютеры можно было читать, у каждого был какой–нибудь друг или приятель, имевший к ним доступ, но на самом деле их не было.
Как заграницы.
Смешное время, полной виртуальной невинности.
Компьютеров не было, а про интернет никто даже не подозревал.
Проще говоря: Бог спал…
Хотя лучше сказать: божество.
Для меня оно проснулось в 1996-ом.
У меня уже был компьютер, двойка, но «Оливетти».
«Оливетти», но двойка.
На нем можно было писать тексты и играть в примитивые игры.
Тексты я пишу до сих пор, а в игры уже не играю, хотя компьютер давно другой. Когда и этот сменю, то тексты все равно писать буду, а играть — нет.
Не интересно.
Наверное, если бы не интернет, то в игры я бы все–таки играл.
Вначале мне про него рассказали — что есть такой зверь. Или
НЕЧТО.
А может — не рассказали, а прочитал.
В общем, я услышал, что где–то там, далеко за горами, появилось новое божество. Незримое, но могущественное.
Один мой приятель познакомился с ним поближе и мог общаться прямо с работы. Через модем. На скорости в 28 800. Я пишу сейчас все это и не объясняю, что такое модем и что такое 28 800, все и так знают, или уже забыли, что знали, как знали и забыли множество других слов, каждое из которых — определенная грань божества. Или часть? Или воплощение?
Просто божество приобрело законченную форму.
Отдельных слов больше знать не надо.
Я пришел к приятелю на работу. Это была осень, но еще не было снега. Приятель включил компьютер и начал дозваниваться до провайдера. Мне до сих пор временами приходиться дозваниваться до провайдера, частенько удаленный компьютер не отвечает, особенно в праздники, отсюда я делаю вывод, что у того компьютера тоже выходной.
Или его сглючило.
Склинило камень, полетела мамка.
Сожрали вирусы, заполонили черви.
И не стоит вдумываться в то, что я сейчас несу:
все это просто виртуальный бред!
Но тогда, в первый раз, все было по–другому.
Приятель дозвонился до провайдера. У меня было ощущение, что меня сейчас попросят надеть стерильные перчатки. И вообще: где мой белый халат? И такая же белая, накрахмаленная шапочка?
— Что ты хочешь посмотреть? — спросил приятель.
Почему–то все это напомнило мне давние походы на «видак» к тем счастливым знакомым, у кого они были.
А еще — про совсем уж давние сборища «на цветной телевизор».
Только я не понимал главного — что интернет если и не божество, то все равно:
ОН ЖИВОЙ!
— Про далматинов! — ответил я приятелю, потому что мне действительно тогда хотелось узнать как можно больше про далматинов, сделать же это можно было в Америке, но для этого был нужен интернет.
Далматинов в нем оказалось множество.
Я пытался читать английские тексты, а приятель объяснял мне что–то про world wide web и про язык html.
Давно это было…
Почти так же давно, как интернет появился и у меня дома — где–то в феврале 1997‑го.
Вначале мы тоже собирались на него всей семьей.
У каждого в компьютере была папка, куда скачивали всякую ненужную хрень.
Например — коллекцию виртуальных Барби для маленькой Анны или что–то про музыку для Дениса.
Наталья к интернету равнодушна, как и к компьютерам.
А я поначалу в нем даже девок смотрел, хотя так все делают.
Потом же началась эпоха писем.
Божество пошло на контакт, только отчего–то поначалу все первые письма посылались в Америку.
Ответы, соответственно, приходили оттуда же.
И все — про далматинов.
Как–то раз мне даже написал самый главный американский далматиновский врач, проще говоря, ветеринар. Профессор из университета в Чикаго. Он сочинил большую поэму о том, что dalmatiаn нельзя писать как dolmatiаn, это то же самое, что далматинов называть далматинцами, я высказал свое восхищение и спросил, что делать, если очень сильно сыплется шерсть. Он поблагодарил за восхищение и посоветовал купить более мощный пылесос. Сейчас пылесосы мы меняем раз в два–три года, и каждый раз на более мощные, хотя шерсти на полу от этого не убавляется: —)).
А потом у меня начался целый эпистолярный роман. Не в плане любовных отношений — конфидент был мужчиной, а именно роман как текстовая организация жизненного пространства, с завязкой, кульминацией и развязкой. Мой друг жил в Австралии и звали его Нейлом. По национальности он был англичанином. Глупо даже говорить, с чего началась наша переписка: понятно, что с далматинов. Он был фермером и у него жило то ли пять, то ли шесть собак. Он писал мне письма, в которых рассказывал про свою жизнь. Они до сих пор все хранятся у меня в машине, из них на самом деле может получиться увлекательнейшая книга, более того, это тот редкий случай, когда я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО убежден в физическом существовании моего давнего адресата: как–то раз он мне позвонил.
Это был в ночь Миллениума, я лежал с температурой за тридцать девять. До Нового года оставалось около двух часов. Я дремал. Потом открывал глаза — по телевизору показывали, как мир радостно сходит с ума. Я снова впадал в дрему.
И тут раздался звонок.
— Hi, this is Andrew?
86
Я написал Бурштейну в Израиль, и он ответил, что персоналка была «отечественная, типа ХТ, но не ХТ, без жесткого диска, с двумя флоппиками и зеленым экраном».