א
В год, когда поползли слухи о гибели евреев моего города, я жил в одном из кварталов Ерушалаима, в доме, построенном мною после погрома, случившегося в году ТАРПАТ[2], а гематрия "ТАРПАТ" равна "Нецах Исраэль"[3]. В ту ночь, когда арабы лишили меня крова, дал я себе обет – если Всевышний пожелает и я останусь в живых, построю дом в Ерушалаиме, в том же квартале, который враги пытались разрушить. Милостью Божьей спасся я от рук их и остался с женой и детьми жить в Ерушалаиме.
И исполнил я обет свой и построил дом, и сделал сад и посадил в нем дерево[4].
И сидели мы с женой и детьми, как хотел того Оплот наш и Создатель, – иногда в тишине и покое, a иногда – в страхе и ужасе перед Мечом Пустыни, угрожавшим всем сидящим на Святой Земле.
Несмотря на многочисленные трудности, я все принимал за благо и не жаловался. Более того, к каждому несчастью я относился так: лучше жить в Эрец-Исраэль, чем в Галуте, ибо Эрец-Исраэль дает нам силы и смелость, а в Галуте мы способны лишь быть идущими на заклание овцами. Многие тысячи сынов Израиля, несчастья которых несопоставимы с моими, – убиты, задушены, утоплены, сожжены и похоронены заживо, – мои братья, друзья и родня.
Прошли они все виды пыток, замучены насмерть злодеями, богохульниками и гонителями нашими, каких еще не видел свет.
ב
Не скорбел я о городе своём и не рыдал по общине Господа, уничтоженной врагом, ибо день, когда прошел слух о злодеянии, был днем захода Шавуот[5].
И отгонял я скорбь перед радостью о времени дарования Торы. Видимо, мне это удалось или, как минимум показалось, что удалось. Любит Всевышний народ Свой и дает нам силу: как дал силу на Синае – принять Тору и мицвот, так дал ее и мне, когда надо было радоваться Шавуоту, празднику дарования Торы нам, а не убивающим нас богохульникам.
ג
Наше жилище было готово к празднику.
Весь дом приветствовал Шавуот. Солнце отражалось на внешних стенах, а на внутренних мы развесили украшения из цветов, веток лаврового дерева, кипариса и сосны, чтобы красотою и ароматами встретить праздник Торы[6].
С самого моего прибытия в Эрец-Исраэль наш дом не был так правильно и красиво подготовлен к Шавуоту, как в этот день. Исчезли все дефекты, и ни одной трещинки не видно было ни на потолке, ни на стенах. Из тех углов, где раньше они росли и насмехались над строителями дома, шел прекрасный запах – от ветвей и особенно цветов, собранных в нашем саду. Эти скромники, не высовывающиеся высоко над землей, кроме запаха радовали нас и своим разнообразием, с которым Всевышний, благословен Он, украшал Землю, дарованную нам милостью Его.
ד
Облачившись в новую одежду и обувшись в новые и лёгкие ботинки, отправился я в Дом Молитвы, ибо, как учила меня мама, да упокоится душа ее с миром: “если человек приобретает новую одежду или обувь, первый раз он должен одеть их в праздник и пойти в Дом Собрания”. Весьма благодарен я телу своему, что подождало меня и не соблазняло одеть новые одежды и обувь до праздника, хотя и старые ботинки были тяжелы, и жестокие хамсины посещали Страну. И хотя "не достиг я деяний отцов"[7], – в этом, частном случае, "деяния отцов" я могу повторить, ибо тело мое позволяет соблюсти большинство обычаев с ними связанных.
ה
Я вышел из дома.
Обе лавки в нашем квартале были уже закрыты, и даже автобус, собирающий после Субботы припозднившихся пассажиров, уже ушел. Никого не было видно на улицах, кроме мальчишек – посыльных цветочных магазинов. Но и они быстро исчезли. Не осталось после них ничего, кроме аромата цветов, напомнивший мне за ароматы садов в нашем квартале.
Окраина тихо отдыхала. Никто не помешал мне в дороге моей и не никто не спросил о событиях в мире. А если бы даже и спросил, не стал бы я рассказывать, что случилось с моим городом. Такое уж время настало – каждый бережет стоны для себя. Что из того, если расскажу кому-то о своем городе, ведь его судьба не миновала и все остальные города?
ו
Я зашел в синагогу и сел на своё место.
Перед глазами появились картины событий в моем городе, во всяком случае – как я их себе рисовал. Потом, когда до меня дошли рассказы о реальных событиях там, я понял, что зверства врага превзошли все мои представления. Сила фантазии намного больше силы действительности, кроме тех случаев, когда действительность – это прегрешения гоим, выходящие за рамки любого воображения.
Я открыл махзор[8] на “Лель Шавуот”[9]. Люди за пределами Земли Израиля имеют обычай читать много пиютим[10]. Это принято в старых общинах, чтящих заветы отцов. И, хотя я сам себя считаю сыном Страны Израиля, люблю я пиютим, готовящие душу к настоящему и к молитве. Святые сочинители пиютим смогли сблизить сердца Израиля с Отцом Небесным. Знают они – что именно мы должны просить Его и что Он требует от нас, и написали пиютим и вложили их перед Ним в уста наши.
Дом Собрания стал постепенно заполняться людьми.
Даже те пришли, кто обычно в синагогу не ходят. Они пришли ради детей, которые тянули их сюда. Пока ребенок остается ребенком, тянется он к отцу и тянет отца за собой. Это значит, что тянется он к Отцу Небесному и тянет за собой отца родного.
Такими детьми были заполнены все синагоги моего города. Здоровыми и красивыми детьми.
Сейчас все они мертвы.
Рука врага уничтожила всех, никто не выжил и не спасся, а если кто и остался в живых, то он во власти гоим, воспитывается ими и дай-то Бог, чтобы не присоединился к рядам ненавистников наших.
Те, о ком написано: "и поднял вас на крыльях орлиных, и принес вас ко Мне"[11]отданы под чуждую власть, разгромлены и растоптаны ногами чудовищ в человеческом облике.
ז
Хотя в Субботу и праздники "маарив"[12] начинают раньше обычного, в Шавуот начинают вечернюю молитву с выходом звёзд, ибо если начнут раньше и примут святость праздника – отсчёт сорока девяти дней[13] будет неполным, а в Торе сказано: "семь суббот, полными будут они"[14].
Окончив "минху"[15], люди сидели и ждали начала "маарива", переговариваясь между собой, а дети стояли удивленные и зачарованные. Конечно, я понимаю, что мои слова вызовут улыбку, но всё-таки я их произношу. С наступлением праздника дарования Торы, с этими детьми происходит то же самое, что в такой же вечер произошло с их душами, стоявшими у Горы Синайской.
Пока одни разговаривали, а другие стояли и удивлялись, наступило время вечерней молитвы.
Габай[16] постучал по столу и хазан[17] встал у ковчега. После короткой молитвы, в ходе которой не было ни пиютим, ни "И возгласил Моше назначенные поры Господни..."[18], все друг друга поздравили и благополучно разошлись по домам.
1
Первая версия рассказа "Помета" ("הסימן") была опубликована в 1944 году. Известен перевод ее на русский, сделанный Н.Файнгольдом. Данная, намного расширенная версия - вторая, появившаяcя в сборнике рассказов Агнона "Огонь и Деревья" ("הָאֵשׁ וְהָעֵצִים", Берешит 22:7) в 1962 году. Рассказ написан в форме монолога и помещен в сборник вместе с другим рассказом-монологом –"Этрог" - в части "Им ацми" ("С собой").
4
Агнон не называет места, где построил дом в Иерусалиме, но известно, что это современный квартал Тальпиот, где на улице Клаузнер существует и поныне его дом-музей.
5
Гетто в городе Бучач было уничтожено в июне 1943 года, в июле того же года Бучач был объявлен "юденрайн". Получается, что действие рассказа происходит в Шавуот 1944 года.
6
Во многих еврейских общинах существует обычай на Шавуот украшать внутренние помещения домов и синагог ветвями деревьев и цветами.