כג
И все еще редки были автомобили здесь, и люди ходили по улицам без опасения быть раздавленными.
А ночью тишина была. И если вы не слышали, как опускается на землю роса, то лишь потому, что сон ваш был сладок и крепок.
Спокойные голубые воды Мертвого моря видели мы среди серых гор Моава в большинствe дней.
Место Храма нашего смотрело на нас, и не знали мы – кто больше тосковал – мы по Месту или Место – по нам[47].
И царь ветров, обитавший на ближайшей к кварталу горе, прочесывал иногда со слугами и рабами своими улицы, наполняя их новым воздухом.
Приходили близкие и дальние соседи и говорили: не ведомо человеку обиталище его[48].
Приходили старики и говорили: здесь бы продлевали мы дни наши.
Приходили больные и говорили: здесь бы излечились мы.
Проходят через нас арабы и говорят "Шалом!". Приходят они к нашему доктору, и лечит он их от всяческих болезней, а жена доктора, тоже врач, помогает их женщинам при тяжелых родах. Арабки из соседних деревень приносят фрукты из своих садов и яйца из-под своих кур – и славят Бога, который в Милосердии Своем внушил евреям мысль построить свои дома именно здесь, так что прекратились их мучения и товары не надо было тащить аж до самого Города. И когда араб идет на работу в Ерушалаим и срезает он свой путь с помощью новых дорог – останавливается он иногда и дивится деяниям Аллаха, давшего мудрость евреям, строящим новые и чинящим старые дороги.
Вдруг, в один прекрасный День Субботний восстали на нас соседи наши и устроили погром. Не верили жители квартала, что такое возможно. Соседи, которым мы помогали во всем, облегчали им жизнь, покупали их товары, лечили их больных, строили дороги, которыми они пользовались?
И пришли они этими дорогами по наши души.
כד
Милостью Ашема мы поднялись и осилили[49].
И я, как уже рассказал вначале, построил себе дом и посадил сад. В месте, откуда враг хотел изгнать нас, построил я дом – напротив Места Храма, чтобы образ его всегда был предо мной, хоть и не отстроен он. И если не можем мы, трепеща, подняться туда из-за сил, пренебрегающих Нашим Храмом, то обращаем туда сердца с молитвой.
Здесь скажу несколько слов о нашем Доме молитвы.
Отцы наши, смотревшие на свое пребывание в этом мире как на нечто временное, а на существование синагог и домов учения – как на нечто постоянное, строили красивые и большие дома для Торы и молитвы. Мы, погруженные в суету этого мира, строим для себя красивые и большие дома, а для Торы и молитвы возводим лачуги и сараи.
Синагога нашего квартала представляет собою деревянный сарай.
Другой причиной, по которой мы молились в сарае, было то, что никак нельзя было успеть закончить строительство каменной синагоги из-за арабских погромов и восстаний, Войны за Независимость, когда все мы были эвакуированы, а так же из-за частой смены жителей, происходившей после каждой беды.
Настало время рассказать вам о событии, случившемся со мной в этом сарае в ту ночь, Ночь праздника Шавуот, когда разнесся слух о смерти всех евреев моего города.
כה
Я зашел в синагогу.
Внутри никого не было. Только свет, покой и аромат всевозможных цветов и веток, которыми благословенна Земля Израиля. Уже в вечернюю молитву Арвит я видел их запах – и сейчас тоже – каждый цветок и лист источали божественный аромат. Один парень, приехавший из города, где погибли все евреи, собрал вместе с женой цветы в полях вокруг квартала и украсил ими нашу синагогу – в честь праздника Шавуот, времени дарования Торы нашей – как было принято делать в том городе. А к полевым цветам добавили они розы, гвоздики и лавровые ветки из собственного сада.
Соберу слова святого языка нашего и сделаю для молитвенного зала корону Великолепия из свечей и цветов.
С потолка свисает "вечная свеча" – напротив Арон ha-кодеш и двух Скрижалей Завета на нём. Вокруг неё висят украшения из кипарисовых веток, луговиков и разных цветов. И поблёскивает свеча из-за зеленых листьев, белых, голубых и фиолетовых цветков. Собрались и пришли сюда все полевые цветы, растущие сейчас вокруг наших жилищ, чтобы украсить дом молитвы на Шавуот. Пришли с ними и цветы из наших садов.
Справа от Арон hа-кодеш стоит ковчег, на нем – обвитая красными розами менора. Шесть свечей горят среди роз. Они уже догорают, но все еще светят. Пока есть еще масло, стараются они освещать Молитву Израиля, идущую к Вратам Небесным.
Час бедствия для Яакова[50] и нужна нам поддержка.
Напротив шести свечей, на южной стороне, лежат поминальные свечи. Их количество огромно. Шесть миллионов евреев, погибших от рук гоим, сделали треть Израиля мертвыми, а две трети – сиротами, и нет еврея, у которого нет убитых среди родни. Светят поминальные свечи ровным светом и нет разницы – зажжена ли она по умершему своей смертью или убитому. На небесах конечно отличают свечки, как отличают души. Великой мудростью Своей Превечный избрал нас из всех народов и дал нам Тору и жизнь, но все-таки – зачем создал Он против нас людей, отбирающих наши жизни за то, что храним мы Тору Его?
כז
Сжалился надо мною Ашем и мысли эти оставили меня.
Но я продолжал думать о своем городе. Может ли такое быть, что город, заполненный Торой и жизнью, вдруг стирается с лица земли и все жители его, старики и дети, мужчины и женщины, погибают, город заполняет тишина – и нет в нем ни одной еврейской души?
Стоял я перед свечами и глаза мои так же блестели, но свечи были вперемешку с цветами, а глаза мои – вперемешку с шипами.
Закрываю глаза, чтобы не видеть смерть братьев моих, как их пытают и убивают.
Но была и другая причина, по которой я закрыл глаза – тогда я становлюсь как бы хозяином Мира, и вижу то, что очень хочу видеть.
Итак, став хозяином Мира, воззвал я к своему городу, чтобы он, и все его жители, и все его молитвенные дома предстали предо мной.
Я увидел каждого, приходившего на молитву – в каждом месте, где сидел и учился – он, его сыновья, зятья и внуки. Разница была лишь в том, что один молился в Старом бейт-мидраше, а другие – в остальных синагогах и бейт-мидрашах, но у каждого было там свое постоянное место.
כח
Расставив по местам каждого посетителя Старого бейт-мидраша, пошел я по остальным домам молитвы в моем городе.
И там я сделал то же самое, и предстал перед каждым человеком и перед каждым его сыном, зятем и внуком. Не пропустил я ни одного святого места и ни одного жителя. Не силою памяти сделал, но силою синагог и бейт-мидрашей сделал, ибо они предстают перед входящими, а входящие – пред Тем, кто делает их живыми после смерти. Я был среди них, будто настало Воскрешение из мертвых.
Велик День Воскрешения из мертвых.
Испробовал я каплю того Дня, вдруг очутившись среди погибших, но живых земляков, синагог и бейт-мидрашей. И если бы не онемел, то спросил обязательно: что говорят Авраам, Ицхак, Яаков и Моше обо всем, что выпало на долю этого поколения.
Я стоял пораженный и смотрел на земляков, а они смотрели на меня и в глазах их – ни намека на удивление. Все были грустны, кроме одного старика, на устах которого играло подобие улыбки. Мне показалось, что он шептал "АРИБЭР ГИШПРИНГЭН…" – "ПЕРЕПРЫГНУЛИ через этот мир печали". Это выражение встречается в "Беседах рабби Нахмана из Браслава"[51], где рассказывается об одном Лембергском магиде, который в минуту смерти щелкнул пальцами и сказал – "ухитрился таки я перепрыгнуть через этот мир печали". И по душе были эти слова рабби Нахману.