За парты рассаживались в соответствии с неписаными, но строгими правилами. Зубрилы и чудаки сидели в первом ряду. Середнячки, которые работают ради хороших оценок – как я и Джо, – в среднем ряду. На задних партах располагались крутые: такие как Ричард Харди, Александра Кейстер, Дэниел Хортон и Кейти Рид. Ходили слухи, что Ричард и Александра, типа, встречаются. А вроде бы и нет – потому что крутые.
– Давай же, пересаживайся.
– О, мисс!
Я поднялась с тяжелым вздохом и принялась очень медленно складывать в сумку тетради и ручки, чтобы подчеркнуть свое нежелание подчиниться.
– Ну вот. Я уверена, что Лукас будет тебе рад, – сказала миссис Пембертон, указывая на мое новое место. Ни к чему было произносить эту фразу, которая вызвала смешки.
Лукас Маккарти. Неизвестный, который был замкнутым, как все будущие убийцы. Не отверженный, но и не из тех, кого я бы выбрала сама.
Он худой, с острым подбородком, и это придает ему какой-то голодный вид. Лукас ирландец, о чем свидетельствуют черные как смоль волосы и бледная кожа. Некоторые шутники называли его Джерри Адамс[3], но только не в лицо. Потому что его старший брат из тех, с кем шутки плохи.
Лукас с опаской смотрел на меня темными серьезными глазами. Я ощутила его настороженность: унижу ли я его своим презрением при всех? Будет ли это мучительно? Нужно ли держать оборону?
Заметив его тревожный взгляд, я вдруг увидела себя со стороны. Значит, я похожа на того, кого стоит опасаться.
– Прости, что обстоятельства вынуждают меня навязываться тебе, – сказала я, усаживаясь за парту. И почувствовала, что напряжение чуть уменьшилось. (Мне нравится использовать в речи высокий стиль, но только в ироническом смысле. Иначе подумают, что я выпендриваюсь. Именно так считает миссис Пембертон.)
– Вот вопрос, над которым вы будете работать вместе до конца урока, а в пятницу мы обсудим результаты ваших совместных трудов. «Грозовой перевал» – это книга про любовь? И если так, то про какую именно? Решите сами, кто будет вести записи, – сказала миссис Пембертон.
Мы с Лукасом обменялись неуверенными улыбками.
– Ты мыслитель, так что я лучше буду писцом, – предложил Лукас, небрежным почерком написав тему на листе линованной бумаги формата А4.
– Мыслитель? Спасибо.
Я снова улыбнулась, на этот раз ободряюще. И увидела, что лицо Лукаса просветлело. Я рылась в памяти, пытаясь отыскать какую-нибудь информацию о нем. Он появился у нас только в шестом классе и поэтому был где-то на заднем плане.
Лукас всегда носил темные майки с наполовину выцветшими картинками, брюки, заметно обтрепавшиеся от стирок, и три красные с синим веревочки в качестве браслетов. Помнится, некоторые мальчики прозвали его за это «цыган». (Но не в лицо, потому что с его старшим братом шутки плохи.) В школьной комнате отдыха он часто сидел в одиночестве, читая какой-нибудь журнал о музыке, пристроив ногу в ботинке «Доктор Мартинс» на колене.
– Я согласен с тобой насчет Хитклифа. Он скорее оборотень, нежели человек, да? – сказал Лукас.
Я вдруг осознала, что, проведя с Лукасом два года в одном здании, в одной классной комнате, ни разу не обмолвилась с ним словом. Он говорил тихо, и в голосе слышалась ирландская напевность. Мне казалось, что у него должен быть акцент. Раньше я не обращала на Лукаса никакого внимания.
– Да! Он как большая злая собака.
Лукас улыбнулся мне и принялся записывать.
– Вообще-то, меня раздражает, что Кэти должна брать всю вину на себя, – сказала я. – Она принимает неверное решение, а следующим поколениям приходится разгребать все это дерьмо.
– Наверное, если бы она приняла правильное решение, то не было бы сюжета?
Я смеюсь:
– Верно. Тогда было бы просто: «Познакомьтесь с Хитклифами». Погоди-ка, если Хитклиф – фамилия, то как же его зовут?
– Думаю, у него только имя. Как у Морисси[4].
– А может быть, он Хитклиф Хитклиф.
– Неудивительно, что он такой сердитый.
Я снова рассмеялась. Теперь понятно: Лукас молчаливый вовсе не потому, что тупой. Просто он наблюдает и слушает. Он похож на простую деревянную шкатулку: если ее открыть, то внутри обнаружишь сокровища.
– Правда, это не ее решение… – запинаясь, произнес Лукас, все еще зондируя почву между нами. – Я имею в виду, что виноваты деньги, и классовые различия, и все такое, а не она. Она считает, что слишком хороша для него – но ведь это Линтоны внушают ей эту мысль. Все меняется после несчастного случая с собакой. Может быть, вообще во всем виновата собака.
Он грыз шариковую ручку и сдержанно мне улыбался. Что-то изменилось – нет, изменилось все. Я еще не знала, что маленькие мгновения могут быть невероятно большими.