Подолгу простаивала я у окна, вглядываясь сквозь дребезжащее стекло в грязную, мрачную пропасть двора. Иногда мы стояли так на пару с Ниной, моей подружкой.
— Знаешь что, — сказала я ей однажды, — мне из этой норы одна дорога: во дворец. Либо уж из окна головой вниз.
Нина ответила на мои слова смехом. Сама-то она родилась и жила в одном из дворцовых особняков Будапешта, ее отец — венгерский граф — по-прежнему обитал в своих хоромах. Мать Нины развелась с отцом, а Нина сбежала от матери.
— Собирайся и пошли, — скомандовала мне Нина в один прекрасный день раннею весной 1928 года. — Биржа открылась, так что не заставляй банкиров ждать.
«Биржей» мы называли небольшое кафе «Захер» на Кернтнерштрассе. Вчетвером, на пару или поодиночке сидели там молодые актрисы, танцовщицы и просто искательницы приключений, стараясь занять места с таким расчетом, чтобы их хорошо было видно со стороны грандиозного стола, предназначенного для музыкально-художественной элиты. У стола суетился почтенный обер-кельнер в допотопном фраке с высоким стоячим воротником и пожелтелыми от старости манжетами. Осанкой и манерами он смахивал на генерал-фельдмаршала, взамен штабной карты вооруженного массивным бумажником. В раскрытом виде бумажник выглядел точь-в-точь как гармоника, а музыкой — по крайней мере для ушей обер-кельнера — служил шелест банкнот.
После обеда мы каждый божий день просиживали в этом кафе. Поначалу я, не желая очутиться за одним столиком с девицами определенного пошиба, бывала там со своей матерью. Однако вскоре мать вышла замуж и уехала в Румынию, мне же пришлось самой зарабатывать себе на хлеб. Я до такой степени увязла в долгах, что мне все стало безразлично. Нечем расплатиться за кофе — ну и наплевать! А ведь в свое время я готова была сквозь землю провалиться, когда, порывшись в сумочке, не могла достать оттуда ни гроша. Помнится, обер-кельнер в тот момент улыбнулся — полусочувственно, полупрезрительно. Уж кто-кто, а он-то на своем веку насмотрелся подобных сцен: не я одна ходила у него в должницах. Однако моя ситуация, думается, была самой безнадежной.
— Скажите, барышня, — вот уже две недели изо дня в день задавал он мне один и тот же вопрос, — когда же вы наконец расплатитесь со мной?
— Завтра, — шепотом отвечала я. — Завтра. — И бросала на него такой умоляющий взгляд, что он лишь качал головой и, как всегда, ставил передо мной чашку кофе, стакан воды булочку с маком, которая заменяла мне ужин.
Нина пробыла со мной минут двадцать.
— Желаю приятно поразвлечься в обществе банкира! — крикнула она мне на прощанье и убежала: перед ней мелькнул слабый лучик надежды попасть в кордебалет «Бургтеатра».
Банкир… мой банкир… Я знала, что за глаза надо мной посмеиваются, ведь я уже четвертую неделю хожу сюда и, заняв свое обычное место, с тоской смотрю на компанию за большим артистическим столом. Мое внимание привлек симпатичный мужчина с усиками. Когда я впервые увидела его, он был в цилиндре и как раз раскланивался с Оскаром Штраусом, автором оперетты «Последний вальс», а я сказала подружкам, что это, должно быть, какой-нибудь банкир.
Уж очень он выделялся среди собравшейся компании, где были Ференц Лerap, Штраус, соавторы-либреттисты Браммер и Грюнвальд, а также группа писателей — все в широких пиджаках и с волосами до плеч.
— Еще чего выдумала — банкир! — рассмеялись девушки. Да это же Кальман, Имре Кальман!
— Не может быть! — Я разволновалась донельзя, а подружкам, конечно же, было невдомек, с чего это я. — Неужели… тот самый композитор Кальман?
«Королева чардаша»[11], «Марица» — сколько лет звучат во мне мелодии этих оперетт!
— Театр «Ан дер Вин» готовит к постановке его новую оперетту «Герцогиня из Чикаго», — заметила одна из девушек, тщетно пытавшаяся пробиться хотя бы в статистки.
Я молчала, пристыженная тем, что не узнала маэстро.
А ведь я могла бы сказать подружкам, что знаменитого Имре Кальмана я не только встречала, но однажды, два года назад, даже удостоилась беседы с ним. Представляю, как бы они высмеяли меня: сперва выспрашивает, уж не банкир ли этот господин в цилиндре, а потом заявляет, что она, видите ли, с ним знакома… Дело же было так. В берлинском театре «Метрополь» я стояла за кулисами рядом с Кальманом, и он поинтересовался, кто я по национальности.