— Вам что, не говорили, что винтовка — это верная подруга бойца? Без нее вы на войне как без рук? А вы: «Не успел».
— Я… это… кашевар…
— Вы, прежде всего, боец! А боец на месте руки может забыть, ноги может забыть, но винтовку — никогда! А где ваша каска?
— На кухне, товарищ лейтенант.
— «На кухне», «на кухне»! Голову вы там, случаем, не забыли?
Боец пощупал свою бритую голову, ухмыльнулся:
— Не-е…
— Или она у вас стальная?
— Не-е!..
— Зарубите себе на носу: боец в каске — голова цела! А на крайний случай каска — это еще и посуда, из нее и напиться можно, и поесть. Вам, повару, положено это знать. А где ваш противогаз? Где лопатка?
— На кухне, товарищ лейтенант!
— Все у вас на кухне!.. А если враг газы применит? Как вы от них защититесь? И чем окоп будете рыть, чтоб от пуль в нем укрыться?..
— Так я ж… — боец чуть не плакал, — я ж кашу варил. И суп с мясом… Старался, чтоб на всех хватило…
Хониев нахмурился. Этого еще не хватало — чтоб боец ревел, как баба!.. И когда красноармеец снова потянулся к носу, стереть то ли пот, то ли слезу, Хониев раздраженно одернул его:
— Что вы все нос трете?
— Я… Я старался, чтоб на всех хватило… — дрогнувшим голосом повторил боец.
И Хониеву стало вдруг жаль бойца. Ну, что он на него раскричался? Ребята еще не нюхали пороху, ну, подрастерялись малость, впервые попав под бомбежку. Как бы ни был жесток лебедь, а птенца своего клевать не станет… А ведь все эти бойцы — братья его. Им воевать вместе, вместе победу добывать, смерти смотреть в лицо… Да и сам-то он разве не почувствовал растерянности в первые минуты бомбежки? Летел к роще как ветер!
Боец все бубнил:
— Я старался…
Хониев совсем смягчился: вон, оказывается, что гнетет сейчас, что заботит этого парня: каша и суп остались у него недоваренными. Оттого-то он и заплакать готов: бомбежка оторвала его от привычного, нужного дела.
— Какого вы батальона?
— Я… это… третьего.
— Фамилия?
— Синицын.
— Ну, вот что, Синицын. Твой батальон вон там находится. — Хониев флажком указал направление. — Ступайте. Доложите своему командиру о том, что все на кухне оставили. Ему видней, что с вами делать. — Он вздохнул. — Хорошо бы, конечно, сейчас подкрепиться…
В это время прямо над его ухом раздался бодрый голос:
— Вот вы где, товарищ лейтенант! А я вас обыскался. Ребята послали узнать, где вы, что с вами.
— Андрей! — обрадованно воскликнул Хониев, увидев рядом с собой Токарева. — Здравствуй, братец!
Ему сейчас казалось, что они целый век были в разлуке.
Заметив каску, которую Токарев перевесил через локоть, он укоризненно сказал:
— Надень каску-то. Это тебе не дальниг[9].
— Верное замечание, товарищ лейтенант, каска — это тебе не корзинка, в нее пули, а не грибы собирают, — Он оглянулся на Синицына, который все мялся возле, и подмигнул ему: — Понял, голова?
— Где наш взвод, Андрей?
— А вон, — Токарев кивком показал в глубь рощи. — Помкомвзвода его ведет.
Хониев положил руку ему на плечо:
— Ну как, кончится война, пока мы до фронта дойдем?
Токарев невесело мотнул головой:
— Теперь уж не знаю… А я вот до конца войны вполне могу окочуриться. — Он глянул в сторону Ельни. — Этот паршивый самолет со своими бомбами чуть в клочки меня не разнес. Не будь у меня такие резвые ноги…
— Ну, чуть — это не считается. Ты самолет-то хоть видел?
— Какое там, когда я улепетывал от него, как сайгак. А вы, товарищ лейтенант, не разглядели его?..
Хониеву неудобно было признаться, что ему в те минуты тоже было не до самолетов, он смущенно пробормотал:
— Такой дым стоял… Он все небо скрыл, не то что самолеты.
— А я видел! — с каким-то возбуждением сказал Синицын, который все не уходил и с интересом прислушивался к разговору Хониева и Токарева. — Только… это… одно крыло.
Он хотел было опять потереть нос, но под взглядом Хониева отдернул руку.
— Одно, говоришь? — фыркнул Токарев, — А куда же другое подевалось?
— Я его в дыму, верно, не различил.
— Ну, хоть про одно расскажи, — насмешливо продолжал расспрашивать Токарев, — какое оно?
— Большущее!.. Величиной с наш паровоз. И такое же черное.
— Ха!.. Так ты, наверно, паровоз и видел. И со страху принял его за крыло фашистского бомбардировщика.
Хониев с трудом сдержал улыбку, напустил на себя строгий вид:
— Боец Синицын! Что вам было приказано?
— Бегу, бегу, товарищ лейтенант!..
Токарева Хониев отослал во взвод, на прощание тот крикнул: