Наконец отпустив его, Ма обвела глазами дом, вновь посмотрела на Ади, и ее улыбка медленно угасла.
– Все в порядке? Как Амма? Ты поел?
Нужно было так много спросить, так много ответить. Всю неделю он размышлял, как бы рассказать Ма о стервятнике, чтобы это не выглядело так, будто все его винты разболтались. Он столько раз прокручивал в голове этот самый момент, представляя, как Ма держит его за руку и говорит, как ей жаль, обещает, что никогда больше его не оставит, но ее не было две недели, она даже не звонила, и это все, что она хочет узнать? Поел ли он?
Если она хочет сделать вид, что ничего такого не произошло, то ладно, решил он, пусть так.
– С Аммой все в порядке. Я как раз собирался ее кормить. А ты есть хочешь?
Она вновь улыбнулась, но свет ушел. Его сменила темная, тяжелая усталость.
– Не волнуйся, милый, я дома. Иди учи уроки, я сама принесу тебе поесть.
Ее взгляд метнулся к двери спальни, по-прежнему закрытой. Отец не собирался ее встречать, если она этого ждала. Он, видимо, так и сидел перед маленьким храмом и жаловался богам. Это было все, чем он занимался неделю с лишним, особенно после той ночи, когда вернулся домой пьяный. Каждый вечер он приходил, снимал обувь у двери, шел прямо в спальню и сидел перед храмом ровно до девяти вечера, а потом ненадолго выходил поужинать – стол для него накрывал Ади. Отец не благодарил его, но, по крайней мере, больше не казался злым, не ругался на шум телевизора и на то, что Ади «тратит время» на свои комиксы. Когда вечером приходила тетя Рина, именно Ади давал ей указания, что готовить. Она прекрасно знала их вкусы, на ее предложения он просто отвечал «да» или «нет» – далу и картофелю однозначно «да», этой ужасной бамии с жутким названием «дамские пальчики» – однозначно нет. Именно Ади кормил Амму три раза в день, забирал и мыл ее большую стальную тарелку. Он начал привыкать к этому распорядку, даже получать от него удовольствие – но теперь все закончилось, и он мог снова побыть ребенком.
Ма оставила чемодан в коридоре и пошла прямо на кухню. Ади сидел на диване и смотрел iTV, музыкальный канал, куда подключались люди, можно было наблюдать, как они листают меню вверх и вниз, выбирая песню. Сам он никогда так не делал, но любил наблюдать за остальными и гадать, что они выберут. Он надеялся, что вновь покажут тот клип Майкла Джексона, где парнишка из фильма «Один дома» устанавливает рядом с отцовским креслом огромные колонки, врубает громкость на «ТЫ ЧОКНУЛСЯ?!!», кричит: «Съешь-ка вот это!» и запускает папашу в небо[18]. Но нет, звонивший выбрал какую-то старую болливудскую песню, в которой пухлый герой ехал в машине без верха и напевал песенку героине, а та застенчиво улыбалась ему в окно поезда, ехавшего рядом. Почему на шоссе не было других машин? Как он ехал, не глядя на дорогу? Как она могла слышать его сквозь оглушительное тудух-тудух? Все это было совершенно бессмысленно.
Он переключился на повтор WWF WrestleMania 13, где Брет «Хитмен» Харт выбивал кишки из Стива-любителя пива, Стива «Ледяной глыбы» Остина, но со стадиона его все равно освистывали. Санни-Банни раньше фанатели от Стива. Однажды Банни попытался скопировать его фирменный прием, раздавив банку «Фанты» ртом, и кончилось тем, что ему влетело от матери за испорченную школьную форму. Сам Ади по-прежнему болел за Хитмена, хотя было очевидно, что экс-чемпион, с длинными волосами, розовым жилетом и зеркальными солнцезащитными очками, выглядел не особенно брутально. Может, пора поменять приоритеты, подумал Ади. Видели боги, немного брутальности ему самому сейчас бы не помешало.
Поев, устав смотреть телевизор и выключив свет, он увидел, что из-под двери родительской спальни льется сияние прикроватной лампы Ма. Она уже давно отнесла туда ужин, но Ади до сих пор не услышал оттуда ни звука.
В первый день учебного года по классу с такой скоростью, с какой могут разноситься лишь школьные сплетни, разнесся слух. Все сбились в небольшие группы, мальчики отдельно, девочки отдельно, и открыли сто восемьдесят восьмую страницу учебника биологии. Они ожидали увидеть обнаженных мужчину и женщину, но глазам предстали только схемы каких-то трубок внутри очертаний силуэтов. Один мальчик начал объяснять остальным, как сперма из полового члена поднимается по влагалищу, чтобы встретиться с яйцеклеткой, и когда кто-то заметил, что их родители, по всей видимости, занимались тем же самым, все завопили, завыли и сделали вид, что их тошнит. Уже тогда Ади задался вопросом, почему его это вообще не беспокоило. Теперь, когда он лежал в постели и размышлял о возможности того, что его родители могли заниматься с-е-к-с-о-м, он понял почему. Остальным было противно думать об этом, потому что они в принципе могли об этом думать. Для Ади мысль о том, что Ма и отец занимались чем-то подобным, была настолько невероятной, настолько далекой от области вообразимого, что он мог только фыркнуть. Может быть, он сирота, подумал Ади, как в «Больших надеждах», и его усыновили, когда он был слишком маленьким, чтобы что-то запомнить. Ему почти хотелось, чтобы это было именно так. Это, конечно, многое бы объяснило.