Фира стояла ничего не слыша, уставившись в одну точку куда-то на линию горизонта, глядя сквозь полуприкрытые веки. Это было непередаваемо – синяя бесконечность практически незаметно переходила в небо. Фира легонько покачивалась. А Ваня перебирал в кармане мелочь – на первый класс не хватит…
Купальни в Аркадии были двух классов – как и положено, в первом за двадцать копеек дамы могли переодеться и практически незамеченными нырнуть в воду подальше от берега и поплескаться. После водных процедур подавали полотенце, горячий чай с «марципанами», а также кружку пива или кваса.
Во втором классе возможность сохранить лицо стоила всего пять копеек, но в кабинках поуже и попроще, кроме того, там тоже выдавали полотенце.
– Вот, держи, – Ваня протянул жене пятачок. – Прости, любимая, с меня марципаны и квас.
– А шо так скромно? Разбогатеешь – с тебя шампанское и совместное купание подальше отсюда, – улыбнулась Фира и мягко отстранила его руку с монетой, – тем более я плавать не умею. Зачем мне та купальня?
После многолетней дедовской муштры Ваня и представить не мог, что кто-то не обладает такими элементарными навыками.
– Иринушка, там внутри веревка, ну обвяжись вокруг пояса и попробуй. Тебе понравится. Меня, к сожалению, с тобой не пустят и за рубль.
Купальни на границе девятнадцатого и двадцатого века даже в прогрессивной Аркадии были раздельными. Несознательные бедные граждане плескались в исподнем, самые прогрессивные и обеспеченные – в купальных костюмах до колен.
С площадки под соснами гремел оркестр. Фира, стащив платье в узкой и душной дощатой кабинке, хмыкнула сама себе под нос: – Помирать – так с музыкой! – и, схватившись намертво руками за веревку, опустилась в воду.
Она держалась за край купальни и наслаждалась внезапной невесомостью и зыбкостью, теплая вода баюкала и покачивала. Фира облизала губы – соленые какие! Вот для чего квас или пиво – вприкуску с этой солью на теле!
Она проторчит в воде хороших полчаса, потом стянет мокрую сорочку и насухо вытрется. Ну и как теперь это домой тащить?
Фира шла со сбившимися мокрыми волосами и свернутой в узелок нижней сорочкой. На причале ее уже ждал Ванечка.
– У тебя что – под платьем ничего нет?
– Кому что, а курке – просо! – рассмеялась Фира. – Спасибо тебе! Это действительно незабываемые ощущения!
Ваня незаметно провел ей рукой по спине, скользнув чуть ниже:
– О боже, я с ума сойду, зная, что ты там…
Фира тряхнула головой:
– Так поехали домой скорее!
Они заторопились к трамваю мимо буфетов и ресторанчиков. Фира старательно не замечала призывных вывесок и зазывал. О, как же Ваня хотел отвести ее в самый шикарный ресторан, отобедать с шампанским, но, увы, после зернового кризиса эти пять рублей были непозволительной роскошью. «Я заработаю, я обязательно заработаю», – думал он…
Это были самые тяжелые три месяца на новом месте. Иван Беззуб, внук полковника, сын негоцианта, пошел помогать Гедале. В хлебный сезон биндюжники поднимали и спускали на ветер состояния, и помочь заработать на булку с маслом соседу было не в напряг. Гедаля принадлежал к уважаемой династии – еще его дед начинал работать в порту. Биндюжники – высшая портовая каста грузчиков, а точнее ломовые извозчики, специалисты по грузоперевозчикам. Их счастье и монополия начались в далеком 1824 году, когда было принято решение не пускать под погрузку – разгрузку в город и порт никого, кроме биндюхов – высоких, почти в рост человека, узких телег – рыдванов. Отец Гедали сменил биндюх на купленный за все сбережения бенд-ваген – повозку из немецкой слободы на железных осях, высотой с Фиру. А сам Гедаля пополнил полученное по наследству дело парой першеронов – толковых тяжеловозов с удивительно мягким ходом. Гедаля гордился, что даже его любовь и судьба тоже связана с извозом. Это ж надо было влюбиться в сосватанную девицу с таким именем! «Рива» означала упряжку.
На его бенд-ваген можно было загрузить до сотни пудов, а размеры телеги помогали разминуться двум извозчикам и на узких улицах, и на причалах. В хлебный сезон с августа по конец октября Гедаля шиковал. За одну ходку с одной телеги – пятнадцать рублей! А в день таких с десяток. Пьяный Гедаля бахвалился:
– Ривка, шикарно живешь – вон околоточный надзиратель получает пятьдесят целковых в месяц, а я – в день. У Фердинандовны, а она ученая, дохтур, восемьдесят пять – а я могу больше за день привезти!
– Так довези хоть раз, мишигинер[5]! Горе мое! Все пропивает! Видели – он на трех телегах свои кости домой везет! Тут – сам! Там – плащ, а на третьей – картуз! Шоб тебе пусто было, пропойца! Пять ходок сделал – а карманы пустые!