— Во-первых, — сказал вождь, растягивая слова, — прекрати врываться ко мне без предварительной договоренности. Это к Свете ты можешь врываться, а я — государственный человек. Что люди подумают?
— Они ничего не подумают, — прервал я его мысль, — они не посмеют думать, если вы им прямо не прикажите подумать.
— Ну, это возможно, — поддался на лесть осетин, — но все равно — не наглей. Ладно, говори, что надо?
— Эгей, — гнусно усмехнулся Сталин в ответ на мою проникновенную речь, — мальчика на баб потянуло, бичо вырос — хрен чешется. А ты, пионер, неплохо устроился на нашу стипендию, не боишься?
— Не боюсь, — нагло ответил я, — уже умирал — перебоялся. Пусть те бояться, до которых мой наган еще не добрался. Разве мало я во имя партии нашей врагов покрошил, разве учусь плохо или плохо бандитов помогаю в МУРе операм ловить. Так что же я теперь и не могу хорошей девчонке помочь?
— Можешь, можешь, — успокаивающе протянул здоровую руку Сталин, как бы остужая горячность, — все ты можешь. Скажи Каменеву — я разрешил. Но помни… Если что — помни!
— За вас, товарищ Сталин, — искренне прижал я к груди коммунаровским жестом кулак, — за вас в огонь и на врага, до последней капли крови за вас!
— Ну, ну, — довольно похмыкал Иосиф Виссарионович, — там посмотрим. Иди, бичо, к своей девке.
Я шел по коридору кремлевской коммуналки гордо, как павлин, совершенно не осознавая насколько исказился мой холодный и расчетливый разум под влиянием пробужденных соков подросткового тела. Я буквально готов был идти вприпрыжку, как ходил с мамой лет в семь. И попавшейся навстречу Крупской я озорно показал язык, присовокупив: «А Сталин разрешил, беэээ!»
Дома встретили встревоженная Надя и смущенный Лев Борисович. Вот запросто хлопнул бы Сталина, будь Каменев хоть немного решительней. Нет, он не был трусом — просто излишне интеллигентен, мягок, добродушен. Двадцатишестилетний Иосиф Виссарионович, будучи на пять лет старше Каменева, сбежав с очередной сибирской ссылки в 1904 году, укрывался в именно в доме Льва Борисовича в Тифлисе. Да и карьера Каменева после Октябрьского переворота развивалась весьма стремительно. Он успел поработать и первым по счету главой советского правительства, и послом во Францию был отправлен (правда, не принят французской стороной), и трудился заместителем председателей Совнаркома и Совета по труду и обороне. Дольше всего — с 1918 по 1926 год — Лев Каменев был на посту председателя Моссовета. И он в роли градоначальника действительно заботился о Москве, изыскивал средства на благоустройство, на дороги, на трамвай…
Смертельной ошибкой, конечно, стала временная коалиция с шурином Лейбой Троцким-Бронштейном, сестра которого Ольга была первой женой Каменева. Так что его дорога вела только к смерти, если Шереметьев не изменить прошлое-будущее радикально. И в Планах Романа было тактическое дело — избавить мир от Вышинского — официального палача Сталина!
Сопроводив Наденьку (она все время спрашивала: «Прямо к самому товарищу Сталину, он таки так и сам разрешил…») на крышу, где уже залили каток, и привинтив к валенкам коньки «снегурочка», я учил её кататься, а сам думал о том, как чпокнуть этого гада Вышинского. То что он жил тут же, не облегчало задачу[128]. Он жил на 8 этаже, занимал две больших квартиры. Специально рядом с квартирой был выделен отдельный небольшой лифт, в общем — отдельный вход и охрана… Иногда, возвращаясь с неделовых встреч Андрей Януарьевич в одиночку подходил к лестничному переходу собственного лифта и звонил, вызывая охрану, которая отпирала железную дверь изнутри. Поэтому у меня были припасены рогатка с камешками для подъездной лампочки и дохлая прикопанная в соседней подворотне…
Не все помнят, что в тридцатые годы, особенно в период с 1936 по 1939 даже советские суды с их минимумом формальностей были не способны справиться с огромным потоком осуждённых. Тогда в Кремле было решено вообще отказаться от судов. Для этого были сформированы специальные внесудебные органы — тройки. В их состав входили местный руководитель НКВД, партии и прокуратуры. Втроём они рассматривали (без участия подсудимых) краткие дела и по своему усмотрению выбирали наказание. Никаких адвокатов и апелляций не предусматривалось. В определённый промежуток времени с мест в тройки приходили так называемые альбомы, в которых содержалась краткая информация о деле и небольшая характеристика подсудимого. На основании этих данных и решалась судьба обвиняемых.
Вышинский входил не в «тройку», а в «двойку», которая официально называлась Комиссией НКВД и прокурора СССР. Вдвоём они рассматривали дела по аналогии с «тройками» и вершили скорый суд.
128
Дом 10 по Б. Гнездиковскому иногда называют домом Вышинского. Действительно, здесь и проживал «главный инквизитор советской эпохи» Андрей Януарьевич Вышинский (1883–1954). Сейчас прах его покоится неподалёку — в Кремлёвской стене.