Впрочем, все эти рассуждения – мозаика из фантастики и эзотерических сказаний на санскрите. Есть ли в них истина пробовать не хочется. Страшно вернуться в преддверие смерти!
Возвращаясь к соседке: её биография – то немногое, что знаю из прошлого в датах. Просто писал о ней: очерк: «Бусинки гениальности», где небольшими главками повествовал о трудном пути таланта в СССР, об антисемитизме руководителя Гостелерадио Лапина, о дурости министерши Фурцевой, о колоссальном трудолюбии этой девчонки, которая стояла в пяти шагах напротив.
Помню, даже, как брал интервью в отеле Натании и как она сказала: «Судьба моя загадочна и удивительна. Можно сказать, что за одну свою жизнь я прожила две. Первая – это целый этап на родине, где я работала с 1964 года, впервые выйдя на сцену с оркестром Олега Лундстрема. А в 1967 году на экраны вышла «Кавказская пленница», для которой я записала «Песенку о медведях». Как только пластинка фирмы «Мелодия» с этой песней заняла первое место по количеству продаж, меня как первую советскую «миллионершу» – к сожалению, не по деньгам, а по тиражам – направили на «День грампластинки» фестиваля эстрадной песни в Сопоте. И надо же было такому случиться: в первый же день фестиваля произошло событие, которое помнят до сих пор, – в Чехословакию вошли советские войска! За несколько минут до выступления я увидела в гримерной рыдающую Валентину Леонтьеву: «Аида, война!» Чехословацкие певцы Карел Готт и Хелена Вондрачкова, услышав об этом по местному радио, сложили концертные костюмы и отправились в аэропорт. «Я не могу петь, когда моя страна в огне, – сказал Карел. – Я должен быть вместе со своим народом».
Конечно, я пела, и даже больше, чем положено: и песню «Гуси-гуси», с которой стала лауреатом, и еще несколько песен на «бис». А когда вернулась в Москву, Екатерина Фурцева, министр культуры, была недовольна: не так пела, не те песни… Они с мамой ВЫНУЖДЕНЫ были уехать в США. Единственное, что было в руках у Иды – саквояж с кассетами её песен, с фонограммами. Таможенники хотели их конфисковать, но Ида запела во весь голос, на весь аэропортовский зал: «Помоги мне» из фильма «Брильянтовая рука» и её пропустили. Советский народ несмотря на все лишения (а может благодаря им) был сердечный.
В Америке ей пришлось все начинать с нуля. Пошла к агенту. Сказала, что звезда советской эстрады. А он посмеялся и заявил: «Это ТАМ вы звезда, а ЗДЕСЬ вы никто. Могу дать вам ставку – 50 долларов за концерт».
Пришлось мириться с суровыми законами шоу-бизнеса. Аида Ведищева перекрасилась в блондинку, взяла псевдоним Amazing Aida («Удивительная Аида»), купила дом-вагон на колесах и поехала колесить из штата в штат. Через два года она уже выступала в престижном «Карнеги-холле». На одном из концертов ее заприметил местный миллионер. Вышла за него замуж: любящий супруг, огромный дом в Беверли-Хиллз, несколько машин, великолепный гардероб. Но при этом она была жутко несчастлива. Муж не разрешал ей публично петь.
Через шесть лет развелась с жутким скандалом, очень переживала из-за развода, потратила на него не только целое состояние, но и слишком много душевных сил. Возможно, из-за этого она и заболела. Врачи поставили страшный диагноз: «рак в третьей степени». Ей отказывались делать операцию. Но Аида снова не сдалась и нашла клинику, в которой все же решились попытаться спасти ей жизнь.
Операция прошла удачно. Но каждый день ей приходится делать специальную зарядку, придерживаться строжайшей диеты.
Удивительно, Савелий Крамаров заболел с разницей в два месяца. Ида выжила, а он, к сожалению, – нет. Не выдержал «химии».
Помню Ведищева сказала тогда:
– Ох, он мечтал дожить да свадьбы своей любимой дочки Басеньки. Мне кажется, что он очень сильно страдал из-за того, что не мог в Америке реализоваться как актер. Он «не взял» язык и, несмотря на свой талант, не мог претендовать на главные роли. Да и глаза он зря восстановил, прежние придавали колорит…
Я опять испытал волну апатии, прошлое сталкивалось с будущем, которое для меня пока еще было настоящим и посылало на меня «брызги пенного шквала». Забавно, а эти стихи уже существуют, или они живут только в моем сознании?
Впрочем, Рубцов где-то в семидесятом погиб, так что стихи цитировать можно[8].
Глава 5
…Хорошо, что в отряде нет знающих про фамилию Руковер. Иначе кто-то обязательно бы просветил публику о профессорском сыночке. И вмиг моя умелость вызвала бы вопросы. А пока я обычный рабочий паренек их трудового народа. Еще сказал, что с восьмого класса каждый год в экспедиции работал. Чтоб не попасться добавил: в Киргизии.