Антанта (блок государств-победительниц в 1-й мировой войне) объявила о прекращении экономической блокады Советской России, установленной 10 октября 1919 года. В Юрьеве (Тарту) был подписан договор о мире между РСФСР и Эстонией, по которому Россия признала независимость Эстонии; несколько месяцев спустя Россия признала независимость Литвы и Латвии. Был подписан Рижский мирный договор между РСФСР и Украинской ССР с одной стороны, и Польшей — с другой, о прекращении войны и нормализации отношений, что не помешало, впрочем, вскоре возобновить советско-польскую войну. Наконец 12 октября подписали в Риге еще один предварительный мирный договор с Польшей.
ВЦИК и президиум Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) 21 февраля 1920 года приняли решение о создании Государственная комиссия по электрификации России (ГОЭЛРО) во главе с Г.М. Кржижановским.
Частично возобновилось в столице уличное освещение, о котором москвичи успели подзабыть за три года советской власти. Газовые фонари загорелись на Большой Дмитровке, Малой Дмитровке и на части Садового кольца.
Ужесточилась борьба с религией: вскрывали мощи святых угодников Божьих, монастыри превращали в тюрьмы, Троице-Сергиеву лавру приспособили под музей историко-художественных ценностей.
Малый Совнарком (правительственная комиссия, занимавшаяся относительно мелкими вопросами) утвердил «совнаркомовский паек». Ответственным партийным работникам полагалось в месяц: сахара — 4 фунта[6], муки ржаной — 20 фунтов, мяса — 12 фунтов, сыра или ветчины — 4 фунта, мыла — 2 куска, папирос — 500 штук, спичек — 10 коробков. Члены Политбюро и наркомы, кроме этого, получали другие дополнительные товары, например красную и черную икру.
Новая экономическая политика
Ленин 8 февраля 1921 года впервые, наверное, решил пойти навстречу крестьянину, поняв, наконец, что только землепашец в состоянии прокормить страну, а значит, и остановить повсеместный хаос. На заседании Политбюро он предложил, во-первых, заменить насильственное изъятие хлеба по разверстке натуральным налогом; во-вторых, уменьшить размер налога по сравнению с разверсткой; в-третьих, ввести стимулирование работы крестьянина понижением процента налога; в-четвертых, «расширить свободу использования земледельцем его излишков сверх налога в местном хозяйственном обороте, при условии быстрого и полного внесения налога».
Плакат «Продовольственный налог — это маховое колесо государственного механизма». Художник Иванов С. И. 1921 г.
Эти экономические преобразования должны были наладить взаимопонимания советской власти с крестьянством, остановить голод и всегда сопутствующую ему экономическую разруху. Ленинские предложения были приняты Х съездом РКП(б) в марте 1921 года.
К Ленину, у которого в начале года было два случая головокружения, и во втором он потерял сознание и упал, 4 марта 1921 года был вызван невропатолог профессор Ливерий Осипович Даркшевич. Он вспоминал: «Владимир Ильич подробно описал мне, что им чувствуется необычного. Оказалось, что за последние месяцы он переживает очень тяжелое состояние от полной утраты способности работать интеллектуально в том направлении, в каком он работал всегда до последнего времени. Сам с собой он решил положительно, что его потеря способности к труду — вещь непоправимая, вещь, повторяющаяся с каждым революционным деятелем, когда он доживает до известного возраста.
— Каждый революционер, — говорил Владимир Ильич, — достигши 50 лет, должен быть готовым выйти за фланг: продолжать работать по-прежнему он больше уже не может; ему не только трудно вести какое-нибудь дело за двоих, но и работать на себя одного, отвечать за свое дело ему становится не под силу…
Самое главное, что тяготит его, признавался Владимир Ильич, это невозможность в последнее время читать так, как он читал раньше: он ведь прямо проглатывал книги… Невозможно для него и другое дело — принимать участие на заседаниях различных съездов. Он привык тщательно готовится к ним, составлять заранее конспект своих речей, всесторонне обдумывать свою позицию и проч. В прежнее время это было для него делом легким, не вызывало в нем никакого душевного волнения и никогда не требовало у него такого количества времени, которого не хватало бы на все остальные дела. Теперь не то. Участвовать во всех заседаниях с привычной для него подготовкой стало для него очень затруднительно. Немало мешают ему и сильные головные боли, которые возникают у него тотчас же, как только он проработает сколько-нибудь длительное время. Тяготит его также и бессонница… Он близок к мысли о том, что дальше ему уже не работать так, как он работал прежде. Ему уже никогда не будет под силу решать различные проблемы государственного строя, как решались они раньше: без труда, без особых над собой насилий… Его песня уже спета, роль его сыграна, свое дело он должен будет кому-то передать другому».