— Отпусти меня! — закричала Эбби тоненьким голоском, доносившимся словно из дальней дали. — Отпусти!
Перестав свистеть, я пару минут приводил в порядок дыхание. Наверное, мелодия Эбби была самой сложной из всех, что я когда-либо играл, за исключением, пожалуй, одной — но в тот момент думать о Рафи совершенно не хотелось.
— Эбби, именно это я и собираюсь сделать, — заверил я. — Но сначала ты должна узнать, как погиб твой папа. Ты ведь не все видела… Эбби, я хочу, чтобы ты поняла!
Девочка напряженно смотрела на меня, вызывающе сжимая призрачные кулачки. Я рассказал, чем закончилась перестрелка в «Золотом пламени» и как Деннис Пис погиб, защищая ее от монстра-отчима. Вряд ли она мне поверила… Конечно, ведь во время двух последних встреч Эбби видела меня рядом с Фанке, при обстоятельствах, которые ничего, кроме отвращения, не вызывали.
Я объяснил, что произошло в церкви и почему сунул руку в огонь. В доказательство я продемонстрировал ей обожженные пальцы, и, по-моему, тогда девочка поверила. По крайней мере, забыв о страхе и ненависти, она горевала о погибшем отце с сухими глазами: плакать призраки не могут. Все их слезы — чистой воды симуляция, ведь влагу их тела не вырабатывают.
— Надеюсь, вы с папой еще встретитесь! — проговорил я, не зная, как утешить девочку. — Если после жизни и смерти что-то есть, он обязательно тебя отыщет, ни перед чем не остановится!
Эбби не ответила. Повернувшись медленно, словно против ветра, который не дано чувствовать живым, она разглядывала мою крохотную камеру. Это была не первая тюрьма, что она видела, но, очень надеюсь, последняя.
Я снова засвистел, но на этот раз старался не призвать и не изгнать, а освободить. Я подбирал ноты, которые отделили бы Эбби от локона и позволили отправиться куда захочет, не опасаясь разных Фанке и Гвиллемов, что плодятся в грязной дыре, зовущейся миром людей.
Но Эбби не уходила. Думаю, бедняжка просто не знала, куда идти; не знала, где ей будет тепло, уютно и безопасно. Единственный человек, который любил ее и пытался сделать счастливой, умер. Она могла вернуться в «Золотое пламя» и ждать отца там, но неизвестно, воскреснет Деннис или нет, а если воскреснет, то в каком именно месте. В общем, ставка рискованная, хотя, боюсь, других у бедняжки не осталось.
Я взвесил имеющиеся возможности. Увы, смерть совершенно не гарантирует хеппи-энд, в данном случае речь шла лишь о том, как поменьше навредить девочке.
— Прощай, Эбби, — сказал я, поднялся и медленно повернулся на восток. Нет, не к Мекке, а совершенно к другому месту, просто оно находится в восточной части города. — Желаю удачи! Надеюсь, у тебя все получится.
Я снова засвистел, выбрав мелодию, которую давно не исполнял — шотландскую народную песенку «Генри Мартин». По рукам побежали мурашки.
Больница Чарльза Стенджера расположена как минимум в пяти километрах от Аксбриджа, но призраки, когда решаются на пространственные перемещения, не ограничены скоростью света. Тем не менее я успел просвистеть песенку дважды и в третий раз начал первый куплет, прежде чем почувствовал, как они крадучись приближаются со стороны, не имеющей ничего общего с севером, югом, востоком и западом.
Оборачиваться я не стал. Почему-то боялся, что призрачные девочки не возьмут Эбби в компанию, если увидят, как я с ней разговариваю, будто скверна живых могла пристать к малышке и отвратить от нее новых подруг.
Послышался шепот, но я не разобрал ни единого слова. Потом он оборвался, и воцарилась тишина. Ощущение присутствия маленьких гостий слабело, обостряя другие — я сильнее почувствовал холод пола, на котором стоял в одних носках, и спертость вдыхаемого воздуха.
Лишь когда эхо песенки стихло и в глубине коридора, и в моем сознании, я обернулся.
Я остался в камере один, истощенный духовно и физически.
24
Слово Баскиат сдержала — к субботнему полудню все обвинения были сняты и меня выпустили на свободу. Изъятая в Уиттингтонской больнице одежда так и не появилась, и мне уже который день приходилось довольствоваться щеголеватым нарядом Саллиса. Увы, сейчас он пах куда ярче и выразительнее, чем в ту пору, когда я его унаследовал.
Прежде всего я отправился в Уолтемстоу проведать Никки, так как ни на йоту не верил заверениям Фанке о том, что сектанты не тронули моего мертвого друга. Однако Никки был как новенький, даже с легким налетом высокомерия, хотя от кинотеатра, за исключением его убежища в проекционной кабине, не осталось камня на камне.
— Видишь ли, Кастор, я застраховал здание десять дней назад и уже обратился за компенсацией, естественно, через посреднические фирмы: зачем лишний раз светиться. В общем, я все отремонтирую и сделаю в сто раз лучше, чем было. Это о я кондиционерах… Уже заказал в Германии холодильную установку — модель, которую используют в больничных моргах. Дай срок, и ты не узнаешь мой кинотеатр!
Я взглянул на дверь кабины с наружной стороны: деревянную обшивку разломали топорами или ломиками, но тем самым лишь обнажили ее металлический корпус.
— Похоже, осада была жуткая, — проговорил я.
Никки пожал плечами: его радужное настроение немного испортилось.
— Да уж, жути хватало. Оставалось только смотреть, как эти психи тут все громят, а потом, заметив камеры, они разбили и их, а я лишился даже наблюдения. Это было… Не знаю, словно при чесотке: сидишь и смотришь, как гребаные букашки ползают под кожей. — Зомби нахмурился. — Эй, прости, мне очень жаль твою подружку, честное слово, жаль! Если бы мог сделать для нее хоть что-нибудь, обязательно бы сделал. Мать их, они ведь паяльные лампы с собой принесли! Закрыли меня в кабинете и развязали себе руки. Когда эти сволочи ее забрали, я пытался тебе перезвонить, но к тому времени они вкатили сюда станцию преднамеренных помех, и я слышал лишь треск…
Никки замялся, будто с некоторым опозданием сообразив, что именно с этого и следовало начать разговор.
— Она в порядке?
— Ты о Джулиет?
— Об Аджулустикель. Не надо ее очеловечивать — до добра не доведет.
— А разве, употребляя местоимение женского рода, ты ее не очеловечиваешь? — поинтересовался я.
— Любой, кто способен вызвать у мертвеца эрекцию, достоин местоимения женского рода, — ухмыльнулся Никки. — Считай это признаком уважения.
— С ней все нормально, спасибо, что спросил. Уверен, она уже пришла в себя.
— А как насчет вашего должка? Ну, пяти вопросов, помнишь? — с надеждой напомнил он.
— Не знаю, — пожал плечами я. — Могу лишь поинтересоваться у Джулиет. По договоренности тебе следовало обеспечивать ее безопасность. Возможно, она сочтет, что ты нарушил свои обязательства.
— Нарушил?! — взорвался Никки. — Кастор, на меня же напали! Да я десятикратно выполнил свои обязательства!
Никки был прав. Пообещав расплатиться в ближайшее время, я оставил его выбирать термостаты из немецкого каталога. Немцы знают толк в термостатах…
Приехав к Пен, я с огромным — хотя, если честно, не таким уж и огромным — удивлением обнаружил свое имущество на подъездной аллее. Вставил ключ в замок — он не подошел. Быстро же она… особенно с учетом обстоятельств.
Я нажал на кнопку звонка — открыла сестра Пен Антуанетта, скрестившая руки на груди в стиле no pasaran.[61] Получилось очень убедительно, хотя она всего на пару сантиметров выше моей подруги. Антуанетта внешне похожа на Пен, но занимается политикой, трижды баллотировалась в местный совет и, трижды проиграв на выборах, превратилась в высохшую неулыбчивую каргу.
— Привет, Тони, могу я с ней поговорить?
— Кастор, если бы Памеле хотелось с тобой разговаривать, она бы не стала менять замки.
— Почему ты ее не спросишь?
— Потому что не хочу потом успокаивать после очередной истерики. Почему ты не пошлешь е-мейл?
61
No pasaran — «Они не пройдут» (исп.), лозунг, выражающий твердое намерение защищать свою позицию.