— У меня компьютера нет.
— Тогда сообщение с помощью гелиографа?
Я поднял глаза к затянутому облаками небу, и Антуанетта последовала моему примеру.
— Тебе не везет, Кастор, — хмыкнула она и захлопнула дверь.
В больнице Чарльза Стенджера мне сообщили, что Рафи вкололи сильные успокоительные после того, как он бился головой о дверь палаты и размазал по ней пол-лица. Синяки и ссадины заживут в рекордно короткие сроки: после непродолжительной отлучки Асмодей вернулся и был кровно заинтересован в том, чтобы его временная обитель находилась в соответствующем состоянии.
Однако в изменившейся ситуации повторная экспертиза, призванная определить, следует ли продолжать принудительное лечение Рафи в закрытом заведении, откладывалась sine die.[62]
— Это значит, давайте сверим часы, — любезно перевел доктор Уэбб. — Кастор, теперь у вас лишь двадцать один день. Если к окончанию срока ничего не придумаете, я начну консультации с профессором Малбридж относительно перевода Дитко в паддингтонское отделение Клиники метаморфической онтологии.
— Осторожнее на поворотах, — посоветовал я.
Уэбб воспринял мои слова буквально и резко обернулся, словно опасаясь удара в спину. Мы стояли в главном коридоре больницы Стенджера рядом с палатой Рафи, и вокруг ничего подозрительного не было. Уэбб смерил меня раздраженным взглядом, дескать, что за глупые шутки.
Пришлось пояснить:
— Я имел в виду, осторожней на поворотах, если отдадите Рафи Дженни-Джейн. Потому что в этом случае я руки-ноги вам переломаю!
Словно не веря собственным ушам, Уэбб оглянулся на обычную свиту подпевал: двух медбратьев, стоящих по разные стороны от него.
— Мои свидетели подтвердят, что вы мне угрожали.
— Уверен, их показания сыграют важнейшую роль, — согласился я, — вот только конечности-то не вернешь.
Возможно, так говорить нехорошо, но что поделаешь, уж слишком тяжелым получился день, да и ночевать предстояло неизвестно где.
Мы с Джулиет договорились встретиться в летнем кафе, недалеко от приюта, в котором она живет. Суккуб опоздала, но извиняться не думала. Выяснилось, что у одной из ее соседок возникла проблема с мужем, горячим любителем пить и бить. Этот тип неожиданно заявился в приют и пытался увести жену с собой.
— Вот мне и пришлось вмешаться…
— Ты его съела? — испугался я.
— На глазах у всех? Нет, конечно, нет! Мне же нужна крыша над головой.
— Тогда что?
Джулиет залпом выпила свой эспрессо и вытерла губы.
— Я научила других женщин.
— Господи, чему?
— Подчинять своей воле мужчин.
— М-м-м… — пытаясь домыслить подробности, я начал с излюбленных методов Джулиет, — …используя свои чары?
— Скорее используя свои туфли, ну и, по-моему, на одном этапе в ход пошла пустая бутылка.
— Да, понятно.
Ну, конечно, насилие, еще один любимый метод суккубов!
Джулиет явно о чем-то думала, но не знала, как сказать. Значит, надо ей помочь.
— Спасибо, что отогнала того оборотня! С переломанным в пунктирную линию позвоночником жизнь не казалась бы мне прекрасной и удивительной.
— Всегда пожалуйста, — с чувством ответила Джулиет. — Я… — Она запнулась, неуверенно пробираясь сквозь дебри совершенно чуждых ей любезностей. — Я тоже должна тебя поблагодарить. Мне невыносима сама мысль о том, что я находилась в полной власти Асмодея! Но ты, как мог, оберегал меня и вернул в нормальное состояние.
— Очень удачно сымпровизировал, — скромно признался я. — Надеюсь войти в твои мемуары. Ну, и в завещание тоже…
— А во влагалище?
В лучших традициях голливудских комедий большой глоток кофе-латте попал не в то горло, зато дальше пошло не по сценарию: громкого кашля и брызг на соседа не последовало. Густо покраснев, я стал ждать, когда обжигающая жидкость наконец спустится в пищевод.
— А душа у меня останется? — хрипло поинтересовался я, едва страсти немного улеглись.
Джулиет задумалась.
— Да, вероятно, да, — медленно проговорила она. — На деле все зависит от моего самообладания. В худшем варианте на ней появятся следы укусов.
Жизнь без риска, как еда без специй! Я уже открыл рот, чтобы согласиться, но, оказывается, Джулиет еще не договорила.
— Только нам придется немного подождать, — заявила она. — Сегодня я пробую нечто новое.
— Новое? — повторил я, старательно пряча недовольство и досаду. — Джулиет, семнадцатитысячный день рождения ты уже давно справила! Неужели еще осталось что-то новое?
Она только усмехнулась.
— В большинстве случаев я появлялась на Земле лишь по воле любителей оккультизма, достаточно умелых или глупых, чтобы вызвать суккуба, — напомнила она. — Они использовали меня либо для удовлетворения собственных желаний и в этом случае умирали, несмотря на все попытки защититься, либо с целью уничтожить врагов — в таком случае гибли другие люди. Однако если оккультист хотел уничтожить женщину, вызывались мои братья инкубы. Я ни разу не убивала женщин и не появлялась по воле женщины.
Тут я внезапно догадался, к чему она клонит.
— По большому счету гормоны те же, но в другой концентрации, — скучным голосом проговорил я. Каких же трудов мне стоила эта наигранная скука! В животе родилась тупая боль, лавиной стекавшая к промежности, а оттуда, набрав скорость, все ниже и ниже…
— Для меня это нечто иное. По крайней мере, думаю, ощущения будут иными. Испытать вожделение и страсть, чистую страсть, не разбавленную желанием съесть-убить-уничтожить…
— С чего ты решила, что те желания не проснутся? — поинтересовался я, разглядывая свои ногти, словно меня вдруг взволновал их запущенный вид.
— Не знаю, но мне бы очень хотелось попробовать.
— Раз хочется, значит, попробуй! — безнадежно вздохнул я. — Но почему именно сего…
— Какое милое кафе! — воскликнул за спиной знакомый голос.
Прикусив язык, я обернулся, а Сьюзен Бук взяла стоявший у соседнего столика стул и села между мной и Джулиет.
— До чего замечательно ужинать прямо на улице! Так по-европейски! Что может быть лучше, правда, мистер Кастор?
Я лицемерно заверил: мол, да, больше всего на свете люблю есть на улице, умолчав, однако о том, что, похоже, на улице мне придется не только есть, но и спать.
25
Через пару месяцев я встретил ее снова: не Джулиет, конечно, а Эбби.
Я возвращался домой после пьянки в Фаррингдоне. Кажется, это произошло в тот вечер, когда Пол наконец добрался до «Иерусалима», чтобы истребовать с меня должок, хотя, возможно, вечер был совершенно другой. Так или иначе, я оказался на Олд-стрит глубокой ночью мертвецки пьяным, но более или менее примирившимся с собой и окружающим миром.
Дикая четверка призраков с криком, визгом и хихиканьем вылетела из витрины магазина, но, поймав мой взгляд, остановилась. Четыре девочки возрастом от десяти до шестнадцати дружно попытались сделать серьезные лица, словно школьницы перед строгим директором, однако, как часто случается у живых девочек, надолго серьезности не хватило. Старшая подтолкнула остальных, и они, щебеча, словно птички, полетели через Голден-лейн в узкий проулок между офисными зданиями. Трое рассыпались на маленькие крапинки света, а Эбби на секунду застыла с низко опущенной головой, будто пыталась перебороть себя. Я надеялся, что смогу помахать, если она обернется, но, похоже, девочке не хотелось отставать от подруг. Шаг, другой — и она растворилась во мраке.
Увы, далеко не всем воздается по заслугам. Рафи заслуживает, чтобы его злодея-постояльца отправили обратно в ад, привязав к хвосту крылатую ракету. Пен заслуживает Рафи. Отец Гвиллем заслуживает мученичества. Кто-то далеко наверху — или, наоборот, внизу — раздает карты наших судеб, не позволив ни понаблюдать, как тасуется колода, ни снять шапку. Это несправедливо! С другой стороны, никто не обещал, что будет иначе.
Словно заклинание, я прошептал ее имя.
Эбби Джефферс.
Фанке.
Торрингтон.
Пис.