— Болезнь действительно была тяжелой, — заверил ее адвокат, — но Ричард не хотел, чтобы об этом говорили, и я не думаю, чтобы кто-нибудь из нас ожидал настолько скорого конца. Я знаю, что доктор был очень удивлен этим обстоятельством.
— «Скоропостижно, в своем поместье» — именно так написали газеты, — процитировала миссис Ланскене. — Я тогда еще сильно удивилась.
— Для всех нас это стало настоящим шоком, — сказала Мод Эбернети. — И невероятно расстроило бедняжку Тимоти. Он все повторял: «Так внезапно… Так внезапно…»
— Однако замяли вы все это очень здорово, не так ли? — спросила Кора.
Все уставились на нее, и она слегка покраснела.
— Я думаю, что вы правы. Абсолютно правы… — торопливо заговорила женщина. — То есть я хочу сказать, что публичность в этом случае ничего никому не дала бы. Ведь для всех это так неудобно… за пределы семьи это ни в коем случае не должно было выйти.
На лицах людей, обвернувшихся к ней, было написано полнейшее недоумение.
— Вы знаете, Кора, боюсь, что я вас совершенно не понимаю, — произнес, наклонившись к ней, мистер Энтвисл.
В глазах миссис Ланскене, которыми она осмотрела присутствовавших, было неприкрытое изумление. Птичьим движением наклонив голову к плечу, женщина спросила:
— Но ведь его же убили, нет?
Глава 3
Сидя в углу купе первого класса в поезде, направлявшемся в Лондон, мистер Энтвисл еще раз вернулся к этому невероятному заявлению Коры Ланскене. Естественно, она была очень неуравновешенной и удивительно глупой женщиной; кроме того, еще когда она была девочкой, за ней замечалась эта неудобная манера, в которой она ни с того ни с сего вдруг ляпала никому не нужную правду. Хотя как раз правду юрист не имел в виду — это было совершенно неправильное слово. Лучше сказать, неудобные заявления.
Мысленно пожилой адвокат еще раз вернулся к тому, что произошло непосредственно после этого высказывания. Взгляд множества глаз, которые смотрели на миссис Ланскене с удивлением и осуждением, заставил ее наконец понять всю чудовищность того, что она только что сказала.
— Но послушай, Кора!.. — воскликнула Мод.
— Моя дорогая тетушка… — произнес Джордж.
— Что вы имеете в виду? — послышался еще чей-то голос.
И Кора Ланскене, сконфуженная и раздавленная чудовищностью сказанного, разразилась быстрой тирадой:
— Простите меня… я совсем не хотела… Боже, как глупо с моей стороны! Но мне показалось, из того, что он сказал… Нет, я понимаю, что всё в порядке, но его смерть была такой неожиданной… прошу вас, забудьте, что я вообще что-нибудь сказала! — я знаю, что всегда говорю что-то не то.
После этого мгновенная неловкость исчезла и все занялись практическим обсуждением того, что делать с вещами недавно ушедшего Ричарда Эбернети. Мистер Энтвисл сообщил, что дом и его содержимое будут выставлены на продажу.
Неуместное замечание Коры было забыто. В конце концов, эта женщина всегда была если и не ненормальной, то невероятно наивной. Она никогда не задумывалась над тем, где и что следует говорить. Когда вам девятнадцать, это не имеет большого значения, и манеры enfant terrible[1] в этом возрасте уместны; но вот enfant terrible в возрасте пятидесяти лет — зрелище, без сомнения, приводящее в замешательство. Ляпать никому не нужную правду…
Неожиданно мысли мистера Энтвисла резко затормозили. Это неудобное слово приходило ему на ум уже во второй раз. Правда. А почему оно так его волновало? Потому что именно это слово всегда лежало в основе смятения, которое вызывали неожиданные высказывания Коры. Все это было из-за того, что ее наивные высказывания были или правдой, или в них содержалось нечто очень на нее похожее! Вот что так всех всегда смущало.
И хотя полная женщина сорока девяти лет мало напоминала мистеру Энтвислу неуклюжего подростка давно прошедших дней, манеры у Коры остались все те же: птичье движение головой, перед тем как произнести какую-нибудь очередную чудовищную фразу, и вид абсолютного самоудовлетворения после того, как фраза произнесена. Именно таким образом она однажды высказалась по поводу фигуры кухонной служанки:
— Молли с трудом подходит к кухонному столу, так торчит ее живот. Он стал таким за последнюю пару месяцев. Интересно, почему она так толстеет?
Коре немедленно приказали замолчать. Домашнее хозяйство Эбернети велось во вполне викторианском духе — на следующий день кухонная служанка исчезла из вида. А после короткого расследования второму садовнику было велено вернуть ей статус честной женщины, для чего ему был подарен небольшой коттедж.