Правы ли они? Я принимал участие в боевых действиях с самого первого дня войны и получил первое серьезное ранение после четырнадцати дней Польской кампании. Моя левая нога все еще немела, и я испытывал затруднения при ходьбе. Я так же, как и другие солдаты, ругал «воротнички и галстуки»,[65] когда после недель жизни, проведенных в грязи на линии фронта, попал в тыл и мельком увидел это привилегированное существование пилотов.
Теперь я мог сам сравнивать. К своему удивлению, я понял, что один день этой джентльменской жизни мог быть гораздо хуже, чем неделя, проведенная в окопах.
С одной стороны есть пехотинец, который находится в своем окопе. Он иногда отправляется в отпуск или отводится на отдых за линию фронта.
Для него линия фронта – это прощание с жизнью, и слова Данте: «Оставь надежду всяк сюда входящий»,[66] кажется, висят над его головой в зловещем тумане сомнительного будущего. Проходившие дни и недели изнурительной работы и сражений требовали огромного самопожертвования. Бывали дни, когда наручные часы удачи шли слишком быстро и хотелось замедлить их безумную скорость, и другие дни, когда копившиеся минуты, часы, дни и недели смертельной тоски превращались в мучительную вечность.
На заросшие щетиной и покрытые грязью лица пехотинцев становится неприятно смотреть, белье воняет, а тела целиком покрываются вшами, короче говоря, солдат выглядит не лучше свиньи; чувства притупляются, и состояние безразличия помогает людям хладнокровно выносить свою участь. Реакции притупляются, ощущения мертвы, а кровь просто циркулирует между сердцем и мозгом.
Человек становится послушным инструментом слепой идеи, военной машиной.
И есть пилот, летчик-истребитель, бросаемый со скоростью молнии в новые ситуации, взволнованный и трепещущий, словно чистокровная лошадь на старте. Всякий раз убийственный контраст между комфортной жизнью на земле и смертельными играми в воздухе сказывается на его нервах. Приземлившись после боевого вылета, он идет в уютное помещение кают-компании. На столе стоят чашки с горячим кофе, но некоторые так и останутся нетронутыми, так как пилоты, обычно пьющие из них, не вернулись с боевого задания.
– Не смотрите на это так чертовски серьезно, старина, – засмеялся Гросс.
– Я думаю, на сегодня это все.
– Тогда мы можем позволить себе немного отдохнуть.
– Кто хочет стать третьим? – спросил Нойман. Он старый поклонник ската, для которого ночь порой слишком коротка, чтобы закончить партию. И вот теперь Нойман искал кого-нибудь, чтобы начать игру.
В углу под светильником, сделанным из сломанного пропеллера, обвязанного рафией,[67] сидели Дортенман и лейтенант Керстен, который три дня назад прибыл в «Зеленое сердце». Они играли в шахматы. Все были здесь, даже Булли Ланг. Вайсс, надев свой лучший мундир, ожидал приезда автомобиля. Он спросил:
– Так, господа, что будем делать? Почему бы нам не пойти и немного не повеселиться в кафе. Скажем, часов в пять вечера, а?
– Хорошая идея, Роберт. Много времени прошло с тех пор, как мы встречались за круглым столом, пользуясь благосклонностью моей подруги. Давайте устроим настоящую вечеринку, – поддержал его Булли.
Нойман прервал свою игру в скат и посоветовал нам принять приглашение командира.
Мы очень обрадовались этому предложению и договорились встретиться в кафе в Версале в пять часов вечера.
Жизнь, к сожалению, диктует свои законы. Я едва успел одеться, как зазвонил телефон. Это был штабной писарь. Он обзванивал весь аэродром, но нигде никого не мог найти.
– Да, здесь есть одна глупая овца, чтобы ответить на ваш чертовски ошеломляющий запрос. Что за спешка? – поинтересовался я.
– Мы только что получили запоздавший приказ на срочный взлет.
– О черт. Где?
– Бой между Версалем и Сен-Жерменом. В воздухе «Тандерболты».
– Когда мы взлетаем?
– Немедленно. Обер-фельдфебель уже доложил о машинах, которые пригодны к вылету.
– Отлично, испортили удовольствие. Взлет в течение пяти минут. По крайней мере дюжина самолетов.
Я быстро надел летный комбинезон поверх своего лучшего мундира. Однажды гауптман Ланг в подобной ситуации вылетел в шесть часов утра в пижаме, а затем вынужден был выпрыгнуть с парашютом… Так, теперь застегнуть ремень, взять компас и пистолет. Выходя, я в гневе хлопнул дверью.
Что можно рассказать о схватке? Все было так же, как и обычно в таких обстоятельствах. «Тандерболты» были слишком заняты штурмовкой дороги между Сен-Жерменом и Эврё, чтобы вовремя заметить немецкие истребители. Четырнадцать «Фокке-Вульфов» разбили их боевой порядок, и незваные гости вынуждены были спасаться бегством. Один – ноль в пользу «зеленых сердец», но я слишком долго оставался в районе боя. К противнику внезапно пришла помощь, и меня атаковали.
65
В люфтваффе была своя, отличная от армейской, форма одежды, предусматривавшая ношение рубашек с отложным воротником и галстуков.
66
Хейлман цитирует поэму «Божественная комедия», над которой итальянский поэт Данте Алигьери трудился вплоть до своей смерти в 1321 г.
67
Рафия – волокно из наружных слоев молодых листьев нескольких видов мадагаскарских и африканских пальм рафий, которое широко использовалось для плетения различных украшений, шляп и т. п.