Наши грехи сделали нас недостойными таких правителей и стали причиной того, что бородачи явились на нашу землю, находящуюся столь далеко от их собственной. У них нет ни страха бога [Солнца], ни стыда, и они обращаются с нами, как с собаками. Их жадность была столь непомерна, что не осталось ни одного храма или дворца, которые они бы не разграбили. Более того, даже если бы весь снег [в горах] превратился в золото и серебро, этого не хватило бы, чтобы насытить их».
Никто еще до сих пор не слышал, чтобы Манко говорил с таким напором и ясностью о стоящих впереди целях. Манко продолжал:
«Они сделали своими любовницами дочерей моего отца, и то же самое они делают с другими женщинами, вашими сестрами и другими родственницами, будучи одержимы животной страстью. Они хотят распределить между собой, — как они это [уже] начали делать, — все провинции, так чтобы каждый из них в роли управителя мог заняться опустошением вверенной ему области. Они намереваются удерживать нас в порабощенном состоянии, так чтобы нам ничего более не оставалось, кроме как искать для них металлы и обеспечивать их нашими женщинами и скотом. Более того, они увлекли за собой янаконов и многих митмаккун. Эти предатели раньше не были привычны носить красивую одежду и роскошные льяуту.[35] Присоединившись к этим чужеземцам, они ведут себя словно инкские повелители; скоро они станут носить мою королевскую бахрому. Когда они видят меня, они не выказывают мне знаков почтения, и разговаривают они нагло, поскольку они научились этому у тех воров, с которыми объединились».
Янаконы, о которых говорил Манко, представляли собой отдельный класс туземцев, на протяжении всей своей жизни прислуживавших инкской элите. Янаконы не возделывали землю и в некотором смысле представляли собой не укорененный нигде класс, своего рода инкский пролетариат; многие из них поспешили примкнуть к испанцам. Испанцы использовали их в качестве своих слуг, бойцов вспомогательного ряда и шпионов. Митимаес (или митмакуна), к которым Манко относился с крайним ожесточением, это туземное племя, имевшее склонность к мятежам. Инки выселили их из их собственных провинций и определили в те места, где их окружало крестьянство, лояльное императору. Неудивительно, что и они вскорости стали сотрудничать с испанцами. Манко продолжал:
«На каком основании христиане делают все это, и чего еще ожидать от них в будущем? Посмотрите, я прошу вас! Разве мы встречались с ними раньше, и разве мы что-то им должны, или мы кому-то из них причинили вред, что они теперь с этими своими лошадьми и железным оружием повели против нас такую жестокую войну? Они безо всякой причины убили Атауальпу. То же самое они сделали с главнокомандующим Чалкучимой; они сожгли заживо Руминяви и Зопе-Зопауа в Кито, так чтобы их души сгорели вместе с их телами и чтобы они никогда не смогли попасть в рай. Мне не кажется ни честным, ни справедливым то, что мы миримся со всем этим. Напротив, нам следует с предельной решимостью бороться, чтобы либо всем до последнего человека погибнуть, либо уничтожить наших жестоких врагов».
Манко сказал, что вместо того, чтобы продолжать сотрудничать, инкским лидерам следует стать организаторами восстания. Они не будут более подчиняться бородатым чужеземцам, явившимся из-за океана. Либо они вернут себе власть над королевством, которое создавали их предки, либо все они умрут сражаясь.
Тем же вечером Манко незаметно исчез из города. Он взял с собой некоторых из своих жен, личных слуг, представителей знати и местных вождей. Он был теперь решительно настроен на поднятие восстания, на ведение войны против испанцев — любой ценой. За его спиной была тихая, все более теряющая смысл жизнь марионеточного императора; впереди него расстилалась намного более рискованная жизнь инкского властителя, сражающегося за изгнание из своей империи жестоких захватчиков. Когда Манко под покровом ночи спешно покидал город, он, вне всякого сомнения, уже принял решение, что в следующий раз он вступит в Куско только во главе своей победоносной армии.
«Манко Инка… направил гонцов во все провинции, от Кито до Чили, — писал испанский летописец Мартин де Муруа, — требуя от индейцев, чтобы в определенный день все они поднялись на борьбу против испанцев и убили их всех, не щадя никого, в том числе черных [рабов] и никарагуанских индейцев, которые пришли в эти места вместе с испанцами… поскольку только таким образом можно будет избавиться от нынешнего угнетения».
35
Льяуту — головная повязка, состоявшая из большого числа тесемок. Роскошные льяуту носила только инкская знать. —