Второй серьезнейшей неудачей, также прямо обусловленной отсутствием у флота централизованного планирующего органа, была потрясающая разнородность корабельного состава и его главной ударной силы — эскадренных броненосцев. Еще в 90-х — начале 900-х гг. предпринимались попытки строительства тяжелых артиллерийских кораблей сериями — «Екатерина II» (1886–1892 гг., 4 ед), «Полтава» (1894–1895 гг., 3 ед.), «Пересвет» (1898–1900 гг., 3 ед.), «Бородино» (1900–1903 гг., 5 ед.). Однако попытки эти, не будучи следствием продуманного подхода к тактическому планированию эскадренных операций, не увенчались появлением обоснованной системы создания главной ударной силы флота. В результате, в решающих морских сражениях русско-японской войны главные силы русского флота оказались представленными разнотипными кораблями. И если для 1-й Тихоокеанской эскадры в бою в Желтом море пестрота корабельного состава не была столь отчетливой (шесть эскадренных броненосцев относительно малоразличавшихся между собой четырех типов), то для 2-й эскадры в Цусимском сражении она стала поистине роковой — на 12 тяжелых кораблей приходилось 7 их типов, зачастую совершенно несопоставимых по основным боевым качествам, половина из которых была к тому же глубоко устаревшими судами. Вынужденное равнение на слабейшего в этом решающем морском бою напрямую обусловило скованность, малоподвижность русской боевой колонны и обеспечило противнику, обладающему значительным превосходством в скорости, возможность быстрого охвата и разгрома ее по частям. Таким образом, недооценка Морским ведомством современных подходов к планированию, организации морских сил и вопросов их тактической подготовки закончилась проигрышем войны и потерей флота. Героизм, в массе своей проявленный командами русских кораблей в морских боях, еще более выделял грубые просчеты руководства при подготовке флота к войне.
Основной вывод из опыта войны в отношении планирования строительства главной ударной силы флота был сделан следующим. Для противников, разделенных Желтым и Японским морями, вопрос обладания морем, а с ним и судьба всей войны решались в генеральных боях линейных эскадр. Таким образом, несмотря на значительно возросшую роль минно-тральных и легких сил, получила подтверждение преобладавшая тогда теория Мэхена-Коломба о завоевании господства на море как главном условии победы в войне. Применительно к вопросу создания линейных сил это означало, что колонна линкоров, решающая в генеральном морском сражении судьбу обладания морем и судьбу войны, должна состоять из сильных, немногочисленных, однотипных и очень быстро построенных с учетом последних научно-технических достижений кораблей. Увы, этот вывод, к которому пришли в русском флоте в результате тяжелых потерь, в британском флоте уже около полутора десятков лет являлся основным принципом при строительстве линейных эскадр.
Условия, в которых предстояло возрождать флот после русско-японской войны, были необычайно сложны. Авторитет русского флота был растоптан. «Самотопы» и «цусимское ведомство» — это еще не худшие эпитеты, которыми общественное мнение награждало моряков после 1905 г. В законодательных учреждениях, от которых зависело выделение средств на строительство флота, господствовала твердая позиция недопустимости новых ассигнований без коренной реорганизации Морского ведомства и разработки им четкой программы развития флота, концепции комплексного военно-морского строительства. Было совершенно ясно, что воссоздание морских сил должно стать результатом хорошо продуманных взглядов на роль и место флота в системе обеспечения интересов государства, следствием глубоко обоснованных принципов тактического использования боевых единиц.
Уже в июне 1905 г., через два месяца после разгрома флота под Цусимой, началась реорганизация Морского ведомства. Архаичная должность генерал-адмирала, назначаемого традиционно из членов царской семьи, была упразднена, и он был заменен морским министром. Первым морским министром России стал вице-адмирал А.А.Бирилев. Вскоре была создана должность товарища (заместителя) морского министра, в ведение которого передавались все вопросы административно-хозяйственного порядка (Главное управление кораблестроения и снабжения /ГУКиС/, Морской технический комитет /МТК/ и заводы Морского министерства).
В конце 1905 г. молодой и талантливый офицер флота лейтенант А.Н.Щеглов подал царю специальную записку «Значение и работа штаба на основании опыта русско-японской войны», в которой доказывал, что в ходе войны «флот погиб от дезорганизации, и в этом всецело вина Главного морского штаба, которому по праву принадлежит 90 % всех неудач». В записке предлагалось создать в Морском министерстве совершенно новый орган — Морской генеральный штаб (МГШ или Генмор), в обязанности которого должно войти изучение морских сил вероятного противника, составление планов войны на море и проведение всех необходимых мероприятий по организации боевой готовности флота. 24 апреля 1906 г. царь издал специальный рескрипт на имя А.А.Бирилева, приказав организовать МГШ. Во исполнение указа Николая II 1 мая 1906 г. из Главного морского штаба была выделена стратегическая часть, которую и преобразовали в Морской генеральный штаб. Во главе небольшой группы молодых способных офицеров (первоначально их было 15 человек, к 1914 г. это число увеличилось до 40 человек), вошедших в новый орган, был поставлен опытный и широко образованный командир крейсера «Громобой» капитан 1 ранга П.А.Брусилов. МГШ в Морском министерстве стал тем органом, который извлек наибольшие уроки из Цусимы; вся реорганизация министерства проводилась теперь по инициативам генштаба[5].
В конце 1906 г. Николай II обратился к А.А.Бирилеву с рескриптом, в котором говорилось о необходимости «скорейшего воссоздания боевого флота в ряду других вооруженных сил Империи[6].
Cреди первоочередных вопросов, определенных МГШ, было решено строить будущие линейные корабли исключительно по типу „дредноут“, водоизмещением в 22–26 тыс. т, и с орудиями в 12». Морское министерство решило добиться ассигнований для начала постройки двух первых отечественных дредноутов, на что запрашивалось 42 млн. руб. в течение 2–3 лет. Однако на специальное письмо А.А.Бирилева от 27 июля 1906 г. министр финансов В.Н.Коковцев ответил, что в связи с отсутствием у Морского министерства строго рассчитанной на ряд лет программы нельзя согласиться с этой просьбой, ибо «нет уверенности в целесообразности заказа»[7]. Остаток 1906 и начало 1907 г. прошли в бесконечных совещаниях с представителями различных ведомств по выяснению задач флота и увязыванию планов обороны Морского и Военного министерств и выработке ими совместного плана морской обороны всех русских морей.
В марте 1907 г. МГШ представил Николаю II «Стратегические основания для плана войны на море», в которых предлагались четыре варианта судостроительной программы в зависимости от финансовых возможностей страны. МГШ предлагал вести восстановление флота сразу строительством целых боевых эскадр, число которых, в зависимости от варианта программы, было от четырех (вариант 1) до одной (вариант 4). Поскольку строительство каждой эскадры, по расчетам МГШ, должно было обойтись в 350 млн. руб., царь остановился на варианте 4 — одна эскадра для Балтийского моря в составе 8 линкоров, 4 линейных крейсеров, 9 легких крейсеров и 36 миноносцев. Эта так называемая «малая программа» судостроения была рассчитана на 10 лет, а в ее основу была положена следующая стратегическая задача: «Балтийскому флоту оборонять Финский залив и вместе с тем представлять собой свободную морскую силу для поддержания интересов Империи во внешних водах»[8]. Полная стоимость программы, включая постройку эскадры, шхерной миноносной флотилии, оборудование баз, расходы на подготовку личного состава, а также включенные сюда затраты на модернизацию двух черноморских линкоров-додредноутов, достигла 870 млн. руб. 2 апреля 1907 г. царь приказал рассмотреть программу в Совете государственной обороны (СГО), снабдив доклад МГШ напутствием — «В основу средств, необходимых для выполнения задач Балтийского флота, должен быть поставлен линейный флот»[9].
5
К.Ф. Шацилло. Русский империализм и развитие флота накануне первой мировой войны, 1906–1914 гг. — М.: Наука, 1968. с. 173–174.