Обратный путь был сложнее: пришлось идти с арьергардными боями. Маршрут Филиппа пролегал через Ферм, Памфий, Мегапу, Акры, Конопу и Страт (Polyb., V, 13, 1–2). В теснинах этолийцы, насчитывавшие 3.000 человек под командованием трихонийца Александра, напали на замыкающие ряды македонян. Филиппу пришлось организовать засаду, чтобы неожиданным контрударом обратить их в бегство (Polyb., V, 13, 3–6). Памфий был сожжен, Метапа разрушена. В Страте македонян ждал другой отряд противника в количестве 3.000 пехоты, 400 всадников и около 500 критян (Polyb., V, 14, 1). Двинувшись мимо города к Лимнее, Филипп отбил атаку этолийцев и, хотя и с потерями, дошел до берега (Polyb., V, 14, 3–7). На этом поход успешно был завершен.
Однако до окончания военной кампании было еще далеко. Теперь Филипп намеревался нанести решающий удар по одному из союзников Этолии в Пелопоннесе — Спарте. Он объявил сбор войска в Teree (Polyb., V, 17, 8–9) и, набрав его, неожиданно вторгся в Лаконику. Согласно Полибию, эффект от его появления был ошеломляющим (Polyb., V, 18). Прошла всего неделя, как царь покинул Этолию, а македонская армия уже вторглась в Пелопоннес. Филипп опустошил земли Спарты, как говорит историк (Polyb., V, 19), «исходив ее всю». Спартанцы не оказали сколько-нибудь серьезного сопротивления[351]. Маршрут царя Полибий излагает так: от Амикл он двигался на юг, до так называемой стоянки Пирра, затем подошел к Карнии, потом безуспешно пытался взять Асину, спустился к Тенару, оттуда повернул на север, прошел мимо Гифия, где располагались верфи и имелась гавань, остановился в Гелии, оттуда вновь прибыл в Амиклы. Ему было отправлено подкрепление из Мессении, однако оно было разбито Ликургом (Polyb., V, 20). Битва между спартанцами и македонянами произошла в долине перед Спартой, принеся быструю победу Филиппу (Polyb., V, 23). Казалось, следовало ожидать повторения сценария с Фермом, но царь не последовал ему. Он вернулся в Коринф.
В историографии нет однозначной оценки действий Филиппа в этот военный год. По мнению В. Тарна, например, разорение Ферма в условиях, «когда он одним глазом смотрел на Италию, а другим — на заключение мира, было ошибкой, которая сделала примирение сторон невозможным»[352]. В противоположность ему Ф. Уолбэнк считает вторжение в Этолию эффективной кампанией, свидетельствующей о росте полководческих способностей царя[353]. Н. Хэммонд вообще называет этот поход «очевидным мероприятием»[354].
Не стоит игнорировать ни одну из указанных точек зрения. Как было сказано выше, для вторжения македонских сил в Этолию сложились весьма благоприятные условия. Военные способности Филиппа в этот сезон проявились столь же ярко, как и зимой 219/8 г. Он продумал стратегию этой кампании, его действия нельзя назвать спонтанными. Вероятно, не следует доверять и словам Полибия о дурных советах и влиянии окружения на царя.
Следует учитывать тот факт, что личное присутствие командующего на поле битвы в античное время было очень важно: он не только определял стратегию и тактику столкновения, но и лично вел армию в бой, хотя при этом мог потерять контроль над ходом битвы. Как пишет П. Левек, Полибий выделяет два типа полководца: «один — рассудительный стратег, герой, умеющий совместить ясновидение и отвагу, к ним автор относит Филопемена, Ганнибала, Эмилия Павла; второй — импульсивный полководец, который сам становится причиной своего поражения, отрицая логический подход»[355]. К последнему типу он причислил Филиппа V и его сына Персея. Однако, историк явно сгустил краски и был несправедлив к македонским правителям, во всяком случае к Филиппу, чей военный талант проявился уже в его первой войне.
Македонским войском было нелегко управлять, его преданность определялась лидерскими способностями полководца. Неудивительно, что Антигониды превзошли все другие династии по личному участию в боевых действиях. В отличие от государств Селевкидов и Птолемеев, македонская монархия не стала деспотией — царь не мог делать все, что ему заблагорассудится[356]. Более того, существует мнение, что к рассматриваемому времени македонская монархия испытала влияние федеративных идей, что нашло выражение в образовании «союза македонян» — объединения, напоминающего греческий κοινόν. Такой термин уже встречается в некоторых источниках, относящихся к более ранним временам: τό κοινόν των Μακεδόνων πλήθος (Diod., XVIII, 4, 3); τω κοινω των Μακεδόνων (Arr., 7, 9, 5). Ha такое объединение намекает и надпись на статуе Филиппа V на Делосе (Syll3, 575). Кроме того, прежде царь был олицетворением Македонии, теперь же в документах македоняне стали упоминаться отдельно от царя. Одна из надписей (Syll3, 518) содержит имя Антигона, союзников и македонян: …βασιλεύς Άντίγο[νος βασιλέως] Δημητρίου κα[ι Μακεδόνες] καί οί σύμμαχοι…[357] В договоре, заключенном в 215 г. между македонским правителем и Ганнибалом, македоняне также упомянуты отдельно от царя (Polyb., VII, 9, 5 и 7). По мнению В. Тарна, никаких прав и привилегий население не получило; тем не менее, этот шаг подразумевал «официальное признание ревниво охраняемого «товарищества» с царем, причем под названием, заимствованным из терминологии греческого федерализма»[358]. Н. Хэммонд упоминает, что к 187 г. относятся монеты — тетроболы и бронзовые тетрадрахмы с легендой «македоняне» вместо имени царя и указывает, в противоположность В. Тарну, что македонское собрание имело собственные финансы[359]. Вполне вероятно, сохранилась за собранием и судебная функция, хотя в нашем распоряжении нет столь ярких примеров вынесения приговора и приведения его в исполнение, какие мы имеем для периода правления Александра Македонского[360]. Есть лишь косвенное упоминание у Полибия в связи с заговором знати, раскрытым в конце данного военного сезона. Историк говорит, что в Деметриаде в Фессалии Филипп провел следствие над одним из заподозренных в соучастии в заговоре «в присутствии македонцев» и казнил его κρίνας έν τοΐς Μακεδόσιν άπέκτεινε — Polyb., V, 29, 6).
351
Ф. Уолбэнк связывает это с ослаблением государства после неудавшегося путча Хилона предыдущей зимой:
356
См. подробнее:
359