Хотя наши рассуждения носят несколько гипотетический характер, в одном можно не сомневаться: царь осознавал, что ему придется потратить много времени и потерять много сил на штурм Спарты, а исход предприятия может оказаться неудачным. В таком случае все его достижения в этом сезоне будут перечеркнуты последней катастрофой. Решение покинуть спартанские земли, с точки зрения военной теории, выглядит вполне оправданно: он ушел как победитель, устрашивший врага. Есть еще одно обстоятельство, которое Филипп вполне мог предвидеть, понимая недовольство населения спартанским царем. Успешные действия македонской армии спровоцировали в Спарте правительственный кризис. Из-за обвинений, выдвинутых против него, Ликург предпочел бежать из Спарты в Этолию (Polyb., V, 29, 8–9). Таким образом, Спарта была не только разорена, но и осталась без командующего (подозрения с царя были сняты лишь в следующем году).
Что касается обвинений в адрес Филиппа по поводу столь варварского грабежа в Ферме[371], то Полибий приводит официальное оправдание такому поведению — месть за разорение этолийцами святилищ в Дионе и Додоне. Правда при этом, как всегда, он сводит все, в конечном итоге, к характеру царя и дурному влиянию на него Деметрия Фарского (Polyb., VII, 14, 3). Конечно, идеологическое обоснование такому поступку должно было существовать, и, согласно македонским представлениям, Филипп поступил вполне справедливо. Как Скопас в Дионе и Доримах в Додоне жгли портики, уничтожали священные предметы, опрокидывали изображения царей (Polyb., IV, 62, 2; 67, 3), так и Филипп поступил в Ферме.
Греческая история IV–III вв. пестрит примерами упадка нравов. На первый план давно вышло равнодушие к гражданскому долгу, угодничество, продажность. Хорошо известны примеры необычайной лести афинян Деметрию Полиоркету и Антигону Одноглазому[372]. Когда Фламинин в 197 г. обнаружил некоторую снисходительность по отношению к Филиппу, этолийцы могли объяснить этот поступок только подкупом римского командующего (Polyb., XVIII, 34, 7). Скопас ограбил храм Артемиды в Кинефе, в Дии были уничтожены священные предметы. Но по возвращении в Этолию народ не только не признал его нечестивцем, но взирал на него, как на доблестного мужа (Polyb., IV, 18; 19, 4; 62). Полибий жалуется на бесчестность должностных лиц, заведующих общественными делами (VI, 56, 13). Ликург в Спарте «за пять талантов, розданных пяти эфорам, купил царское достоинство и генеалогию от Геракла» (Polyb., V, 35, 14–15).
Моралистические замечания Полибия о том, как должен был поступить Филипп, едва ли следует принимать во внимание, если подобная практика мести давно существовала. Даже Арат, благородные качества которого историк постоянно превозносит, не препятствовал действиям царя. Причина его молчания кроется, вероятно, в том, что он и сам иногда нарушал греческие обычаи. Так было в конце Клеоменовой войны, когда, взяв Мантинею с помощью войск Антигона, ахейцы казнили самых первых и видных граждан, а остальных продали. При этом оправданием им служил закон возмездия, так как незадолго до этого жители города перебили с помощью спартанцев стоявший в их городе ахейский гарнизон (Plut. Arat., 48). Характерно, что Полибий, говоря об этом инциденте (II, 58), оправдывает ахейцев, приписывая все кровавые подробности выдумкам Филарха. Подобные заявления ахейского историка основаны лишь на общей дидактической концепции его труда[373]: он неоднократно противопоставляет благородного и низменного героя. В данном же случае Арат, помня о недавнем этолийском произволе в Пелопоннесе, должен был чувствовать гораздо большую ненависть к этолийцам, чем, например, Деметрий Фарский.
Не следует забывать и основное правило войны: солдаты содержатся за счет земель противника. Нужно принять во внимание тот факт, что недавние планы Филиппа, связанные со строительством флота и морских баз, а также неудачная операция на Кефаллении должны были негативно сказаться на материальной стороне дела. И это несмотря на то, что ахейское собрание приняло в начале года решение обеспечивать его войско деньгами по 17 талантов ежемесячно, пока он будет находиться в Пелопоннесе и вести войну (Polyb., V, 5, 11–12). Кроме этого, Филиппу была предоставлена разовая выплата в размере 50 талантов, чтобы заплатить войску жалованье за 3 месяца. Речь, видимо, идет о зимней кампании в Пелопоннесе, поэтому полученные средства были сразу израсходованы. Что касается остальных выплат, то оговорка об условии их получения — ведении боевых действий в Пелопоннесе — означала, что операции на Кефаллении и в Этолии оплачивались не из этого источника. О существовании материальных затруднений Полибий упоминает вскользь, пересказывая изменнические письма Мегалея к этолийцам (Polyb., V, 28, 4). Естественно, что македонский царь отчасти решил свои финансовые трудности за счет врага, прикрываясь идеей отмщения за подобные действия в Дионе и Додоне. Вполне обоснованно выглядит и версия Ф. Уолбэнка[374] о намеренно жестоком поведении царя в Ферме. Эта акция была призвана вынудить этолийцев принять продиктованные им условия мира.
371
В. Тарн считал, что поход в Этолию и особенно разорение Ферма было ошибкой. После этого примирение с этолийцами стало невозможным:
372
Почести, которые были оказаны им освобожденными городами, можно назвать чрезмерными: золотые статуи Антигону и Деметрию были установлены возле статуй Гармодия и Аристогитона, им подарили короны стоимостью в 200 талантов, к десяти традиционным филам прибавились еще две — «Антигонида» и «Деметриада»; было постановлено ежегодно устраивать игры, процессии и жертвоприношения в их честь; портреты их были вышиты на покрывале, посвященном Афине (Diod., XX, 46, 2–3; Plut. Demet., X).
373
Следует помнить, что, по мнению Полибия, историческое произведение должно было формировать у читателя определенное суждение о событиях. Это же, в свою очередь, зависит от объяснений историком причин происходящего и намерений действующих лиц. Подробнее об атом см.: