— Ты часто спрашиваешь, — сказал полковник, — почему в этом доме не упоминается имя моей дочери, твоей матери Ирмы. — Он посмотрел на меня так, как будто видел впервые, и продолжал: — Ты уже выросла. Я надеюсь, что сделал все возможное, чтобы выросла ты достойной дочерью не этой урезанной страны, в которой мы живем сейчас, а славной империи, армии которой заставляли содрогаться в ужасе всю планету…
Здесь, Алекс, я сделаю небольшое отступление. Полковник, как только я стала на ноги, муштровал меня так, как не муштровали, наверное, рекрутов в прусских казармах. Походы, стрельба, каратэ, режим без любых послаблений. Я могу пройти десятки километров пешком без привалов, меня не пугает одиночество в ночном лесу. Умею водить автомашину и скакать на лошади, стрелять из любого оружия и ориентироваться на местности. Словом, вариант Рэмбо в юбке.
Наверное, полковник хотел бы иметь в воспитанниках парня, но судьбе было угодно, чтобы я родилась девицей — он и из девицы стал воспитывать оловянного солдатика на современный манер. У нас в поместье есть свой домашний тир и коллекция оружия. Но дед очень любит упражняться в стрельбе в парке. Денщик, который был вместе с ним на войне, закупал у крестьян в деревнях кроликов и, под хлопанье бича, выпускал их одного за другим. Ошалелые зверьки мчались, кувыркаясь через головы, а полковник укладывал их пулями. Он называл это стрельбой по движущимся целям, и денщик умиленно приговаривал: «Бог мой, рука и глаз тверды, как прежде…» Теперь я понимаю, что означают эти слова.
В школе я неизменно побеждала на конкурсах, в рамках которых мы должны были назвать прежние наименования «восточных германских провинций», показать их на карте и ответить, как назывались раньше Калининград, Вроцлав и Гдыня.
Однажды на уроке музыки в ответ на задание спеть любимую песню я запела нацистский гимн — директор лично вручил мне памятный подарок за успехи в учебе.
Я вступила в мотоклуб «наци-рокеров». По вечерам мы седлали мощные мотоциклы без глушителей и неслись по автобанам грохочущей черной стаей туда, где нас меньше всего ждали. Это мы устроили погром в Тутлингене на музыкальном фестивале. В Эппингене мы порезвились от души на еврейском кладбище, в Мюнхене «навели порядок» в дискотеках, где развлекались эти канаки — иностранные рабочие.
Мы были силой на своих мотоциклах, все — в кожаных черных куртках со свастиками и черепами на них. И еще мы ждали своего часа, когда уже не на мотоциклах, а на танках ворвемся в те города, которые ныне называются Калининград, Вроцлав, Гдыня, когда снова содрогнется в ужасе планета. Наше кредо мы выразили в одном из объявлений, напечатанных в «Дойче штимме»:
«Рокеры против коммунизма. Необходимые качества: чувство локтя, мужество, верность отечеству. Нежелательны: левые, слабаки».
Моими кумирами были не только наци из прошлого, но и «сильные личности», сегодня собирающие под черные знамена отпетых головорезов. Я восхищалась Карлом Гайнцем Гофманом[5] и даже принимала участие в учениях, которые проводила его «военно-спортивная группа». Девушек в эту группу не брали, я выдала себя за парня…
Я специально ездила в Гамбург, чтобы изучить тактику молодежной организации Микаэля Кюнена[6], неонацистская звезда которого засияла после попытки освободить Рудольфа Гесса из тюрьмы Шпандау.
Черные рубашки и символику мы позаимствовали у этих парней. Так же, как и они, мы нападали на демонстрантов с дубинками, кастетами, ножами. Это было лихое время — мы внушали страх, мы считали себя наследниками «героев войны». Полковник фон Раабе гордился мною. Он однажды даже провел «смотр» моей группы и остался доволен. «Вам предстоит сказать свое слово в истории. Готовьтесь к этому!» — вот что он изрек. И еще запомнила я такие его слова: «Ракеты предназначены для уничтожения пораженных коммунистическими бациллами народов. Но для коммуниста с соседней улицы вполне достаточно дубинки…»
Когда Ваш друг Ганс называл меня неонацисткой, он был прав, тысячу раз прав. Я бы только убрала эту приставку «нео» — полковник Раабе воспитал меня нацисткой старого образца.
— …Ты уже выросла, — сказал мне полковник, — и пришло время тебе узнать правду о трагической странице нашей семейной истории, которую мы всеми силами храним в тайне. Мужайся, моя девочка, я знаю, у тебя сейчас уже достаточно сил, чтобы выслушать меня и отомстить за поруганную честь семьи.
5