Его прервали крики: «Слушайте, слушайте!» Джон усмехался, а остальные улыбались, кроме Фримена и Пейна, на чьих лицах отсутствовало какое-либо выражение. Крейг быстро поднял руку.
— Учитывая мою двойную связь с нашим юным героем, как его неофициальный отец и типограф упомянутого первого издания, я не мог оставить это событие без моего личного вклада. Поэтому я использовал солидные ресурсы моей типографии, а также различных искусных мастеров, с которыми сотрудничал много лет, с целью выпуска, — Крейг открыл коробку и достал книгу, — специального издания «Пищи любви» ограниченным тиражом в двенадцать пронумерованных экземпляров для каждого из присутствующих.
Шепот восхищения приветствовал роскошное издание.
— Формат в двенадцатую долю листа деликатно соответствует тонкости книги. Была использована специальная тряпичная бумага, произведенная для меня в Англии. Текст набран изящным, но не вычурным шрифтом, изготовленным по моему заказу Шартреном для эксклюзивного использования «Домом Фримена» при издании поэтической классики. Каждая страница напечатана в двух цветах: текст — в черном, а виньетки — в красном, но умеренно ярком. Дизайн форзаца и титульного листа — дружеский дар известного художника Бориса Акста. Листы собраны и сшиты вручную, а затем переплетены в левантийский сафьян[86]. Я горжусь этой книгой, Джон, и презентую ее нашим друзьям и тебе в надежде, что вы все получите такое же удовольствие от обладания ею, как я от ее изготовления.
Сияющий Крейг протянул один экземпляр книги Джону и распределил другие среди остальных. Последний экземпляр бородатый типограф крепко прижал к груди.
— Естественно, я не забыл и себя!
Джон явно был растроган. Он сидел с книгой на коленях и смотрел на нее, быстро моргая.
Среди возгласов восхищения прозвучали требования автографа Джона. Несмотря на протестующие заявления, что он едва ли может писать из-за растянутого запястья, Расти и Эллен подхватили его, подвели к столу и усадили на стул. Мистер Гардинер достал авторучку, Валентина побежала в библиотеку за промокательной бумагой, и мероприятие началось. Помимо подписи каждый требовал личную дарственную надпись, и Джон, морщась от умственного и физического напряжения, старательно выводил каракули на вкладыше с выходными данными ограниченного издания.
Подойдя к стулу, на котором Джон оставил свой экземпляр книги, Эллери подобрал его и посмотрел на вкладыш. Экземпляр был помечен номером 12. Ему припомнилась строчка из забытого викторианского автора: «Над вероятностью судьба смеется».
Принеся для подписи свой экземпляр, Эллери заметил, что Фримен и Пейн держатся позади. Но ситуация вынудила и их с вымученными улыбками представить свои экземпляры вниманию молодого поэта.
— Когда составлялась программа вечерних развлечений, — заговорил церемониймейстер, — я не знал о существовании гармоничного баланса между тогда еще неизвестным вступительным номером мистера Крейга и вторым номером, который я сейчас объявлю. Чтение отрывков из «Пищи любви» самим поэтом!
Эллери сел, а поэт, стиснув руки над головой, как боксер перед матчем, получил свою порцию аплодисментов и приветственных криков. Затем, осторожно подняв свой экземпляр книги, словно это было изделие гениального Бенвенуто Челлини, Джон начал чтение.
Он читал хорошо — ритмично и выразительно, — и то, что он читал, казалось Эллери превосходным. Принадлежа к тому же фицджеральдовскому поколению, что и поэт, Эллери не разделял мнение мистера Гардинера, что стихи Джона манерные и претенциозные, — они звучали свежо и остроумно, с нотками очаровательного цинизма и пренебрежением традиционными формами, распространенным среди молодых американских эмигрантов на Французской Ривьере и в кафе на южном берегу Сены. По окончании чтения он искренне присоединился к аплодисментам.
— Следующий номер — музыкальная интерлюдия, исполняемая непревзойденным импресарио клавиш, нашим знаменитым композитором и виртуозом, маэстро Мариусом Карло!
Сержант Дивоу и Фелтон, нанятые в качестве рабочих сцены, притащили фортепиано через арку из музыкальной комнаты. Мариус поклонился, откинул фалды воображаемого фрака и сел на вращающийся табурет.
— В эпоху, когда каждый человек является сам себе перегонным кубом, — начал Мариус, сгибая пальцы над клавиатурой, — собирая материалы для домашнего варева из своего непосредственного окружения: работник фермы — со дна силосной ямы, шахтер — под землей, калифорниец — в гнилом кактусе, мне пришло в голову, что, как композитор, я мог бы делать то же самое. Короче говоря, в свете того, что мистер Квин недавно упоминал о роли числа «двенадцать» для этих рождественских каникул, я стал работать, используя двенадцатитоновую систему Шёнберга, над сочинением, вдохновленным комедией, вышедшей из-под пера Шекспира и названной «Двенадцатая ночь» не потому, что это имеет отношение к сюжету, а потому, что ее предполагалось сыграть в двенадцатую ночь празднеств при елизаветинском дворе. Почему я не слышу криков «ура»?
86
Левант — устаревшее название восточного побережья Средиземноморья, где изготавливался сафьян высокого качества.