Я объяснила.
— Эмерсон, ты должен нанести визит королеве, — заявила я. — Если не считать красоты, она выглядит так же, как королева Пунта на барельефах из храма Хатшепсут! Помнишь эту огромную пухлую фигуру рядом с крошечным осликом[140]?
— Один из многих признаков того, что древние египтяне обладали чувством юмора, — с усмешкой согласился Эмерсон. — Королевы Мероэ создавались по единому принципу. Так ты не думаешь, что Её Величество — очередная Агриппина или Роксолана[141]?
Его упоминание об амбициозных королевских матерях Рима и Турции ничего не значило для наших компаньонов, но, конечно, я поняла, что он имел в виду.
— Нет. Мне удалось задать ей несколько вопросов о её сыне и наследовании престола; она просто ответила, что это решит бог, и я готова поклясться, что она именно так и думает. Ты же знаешь, я отлично разбираюсь в людях…
Эмерсон фыркнул.
— Кроме того, её крайняя тучность существенно затрудняет как умственную, так и физическую нагрузку. Интересно, — продолжала я, поражённая внезапной мыслью, — не это ли объясняет размер королев Мероэ? Откармливать их, как гусей — возможный способ удержать женщин от вмешательства в дела государства; и, надо признаться, более гуманный метод, чем убийство или лишение свободы.
Эмерсон задумчиво воззрился на меня. Затем с сожалением покачал головой.
— Обоим нам с тобой известны лица, страдающие ожирением, но обладающие энергией не меньшей, чем другие. И некоторые из мероитических барельефов изображают королев, пронзающих копьём пленников с девичьей энергией и энтузиазмом.
— Верно. — Я заставила себя проглотить кусок рагу. — Сомневаюсь, что стоун-другой[142] прибавки к весу изменит мой характер.
— У меня нет никаких сомнений по этому вопросу, — заявил Эмерсон. — И надеюсь, ты удержишься от соблазна поэкспериментировать. Больше ты ничего интересного не узнала?
— Да нет. А как насчёт тебя?
— Даже смотреть на еду не могу, — объявил Эмерсон, отодвигая стул от стола. — Если ты закончила, Пибоди, идём в сад.
До сих пор мы не сказали ничего, не известного ранее нашей свите, но я видела, что мужу необходимо обсудить со мной несколько личных вопросов, и размышляла, как бы нам потактичнее избавиться от сопровождения. Приглашение приобщиться к трапезе, к которой мы едва притронулись, отвлекло мужчин; когда дамы последовали за нами, я послала их искать Рамзеса. Он пропадал невесть где целое утро, так что моя материнская забота не была такой уж притворной.
— Ну? — настоятельно спросила я, когда мы оказались у бассейна. — Ты видел Тарека?
— Нет. Мне сообщили, что оба принца заняты государственными делами. Однако Муртек радушно принял меня, уделив мне целое утро. Мне нравится старик, Пибоди; у него ум истинного учёного. Он — единственный взрослый, у которого хватило любознательности, чтобы изучить английский язык с помощью Форта и расспросить его о жизни во внешнем мире.
— Английский Муртека не так хорош, как у Тарека.
— Муртеку в изучении языка препятствовал возраст. Юноша воспринимает чужеродные звуки с большей готовностью. Интеллект Тарека, безусловно, высок. По словам Муртека, он был лучшим учеником Форта, усердно занимавшимся, в отличие от многих других молодых людей, потерявших интерес и забросивших учёбу. Муртек поступил точно так же, как Тарек. Он говорил о Форте с чувством, звучавшим, как искренняя привязанность. Он обладает редчайшим и замечательным качеством любознательности — любовью к знаниям ради них самих. Слышала бы ты, как он расспрашивал меня — о нашем правительстве, нашей истории, даже нашей литературе. В какой-то момент я действительно нашёл себя, пытаясь объяснить фразу из монолога Гамлета — «моя тугая плоть[143]».
— Шекспир?! — воскликнула я. — Эмерсон! Ты понимаешь, что это значит? Муртек показал тебе книгу?
— Нет, зачем? Он… — Эмерсон запнулся и уставился на меня. — Господи, Пибоди, ты вправе считать меня полным идиотом. Я был так очарован встречей с умом подобного калибра, что очевидный вывод даже не пришёл мне в голову. У Форта, конечно же, был с собой томик Шекспира; как иначе Муртек мог об этом узнать?
— Очевидно, существуют и другие возможности, — призналась я. — Труды Барда[144] издавались множество раз в течение столетий, и мистер Форт мог оказаться не первым из тех чужестранцев, кто появился здесь. А вдруг это просто совпадение? Ведь Муртек всё-таки не показал тебе книгу, а мой ночной посетитель сказал мне ждать посланника.
140
См. примечание 38. На стенах храма изображена сцена признания правителями Пунта (царём Пареху и царицей Ати) формальной власти Хатшепсут.
141
Агриппина — мать римского императора Нерона. Обладала непомерным властолюбием, участвовала во множестве заговоров. Плиний Старший пишет, что она была красивой и уважаемой женщиной, однако безжалостной, амбициозной, деспотичной и властной. Роксолана — наложница, а затем жена османского султана Сулеймана Великолепного, мать султана Селима II. Настоящее имя неизвестно; согласно литературной традиции — имя при рождении Анастасия или Александра Гавриловна Лисовская. Многие историки считают её коварной и властолюбивой, подчинившей своим узкокорыстным интересам весь султанский двор Турции.
143
У. Шекспир. «Гамлет». Акт 1, сцена 2.
«О, если б ты, моя тугая плоть, Могла растаять, сгинуть, испариться!»
(Перевод Б. Пастернака).
144
Бард: здесь — прозвище Шекспира (полностью — «Эйвонский Бард», по имени его родного города Стратфорда-на-Эйвоне).