— Её зовут Маленекен, и я чуть с ума не сошла, пытаясь хоть что-то узнать. Она должна быть одной из приверженок Настасена, Эмерсон, я предоставила ей массу возможностей довериться мне. Всё, что было сказано о Ментарит — «она ушла».
— Ушла? Куда?
— Я не знаю. Она выразилась именно так, отказавшись вдаваться в подробности. А потом — я думаю, тебя это заинтересует — она сказала… Боже мой!
Это были совсем не те слова, что сказала Маленекен, и Эмерсон понял, потому что почувствовал то же самое явление, которое вызвало моё восклицание — движение, тихое и крадущееся, через изножье кровати. Эмерсон, пытаясь освободиться из постельного белья, только запутал нас обоих. Существо, кем бы оно ни было, повернулось и скользнуло к изголовью кровати. Не слышалось абсолютно никакого звука. Только натяжение льняной ткани и чувство какого-то движения предвещало медленное, неумолимое приближение. Внезапно кто-то прыгнул на меня, заглушая дыхание, забив мои рот и нос…
Мехом. Хрипло мурлыча, существо устроилось в узком пространстве между нами так же плавно, как кошки всегда поступают в подобных ситуациях.
Мягкий звук, изданный Эмерсоном, можно было принять за смех, но склонна полагать, что слышала вспышку сдавленной ненормативной лексики. Мне и самой никак не удавалось перевести дыхание, но, как только я немного пришла в себя, то прошептала:
— Не хотелось бы, чтобы ты считал меня суеверной, Эмерсон, однако не могу избавиться от ощущения, что в этом посещении есть некое странное, оккультное значение. Сбежав от нас не так давно, теперь кошка проявляет несвойственную ей привязанность, как будто это проявление — о некоторых вещах я не смею и подумать — из… из…
— Прах меня побери, если я не думаю, что ты права, Пибоди, — пропыхтел Эмерсон. — Разве ты не сказала мне, что кошка носит ошейник?
Заданный не в бровь, а в глаз вопрос развеял тучи суеверия. Будто один человек, фигурально выражаясь, мы рванулись к кошке, но с осторожностью — Бастет научила нас, как надлежит относиться к её собратьям. Пока я гладила кошку и хвалила её, Эмерсону удалось стащить ошейник и почти сразу издать приглушённый крик.
— У тебя пропадали шпильки, Пибоди?
— На этот вопрос невозможно ответить, Эмерсон. Мне вечно не хватает шпилек. Ты нашёл одну?
— Просто она меня уколола. С её помощью к ошейнику прикрепили лист бумаги. Вот, держи, — он имел в виду кошку, которая ясно выказывала намерение исчезнуть. — Я лучше одену ошейник обратно.
Кошка подчинилась вынужденной задержке; когда она ускользнула прочь, я пососала поцарапанный палец и спросила:
— Это послание? От кого? Что там написано?
— Это настоящая бумага, а не местная имитация, — ответил Эмерсон. — Что само по себе наводит на размышления, но больше я ничего не могу сказать, не читая. Рискнём зажечь лампу?
— Нужно попробовать, — прошептала я. — Меня терзает неопределённость. Подожди, я зажгу спичку.
Эмерсон не стал ждать и последовал за мной, пока я доставала пояс, оловянный ящичек со спичками и маленький керамический светильник. В колеблющемся свете, голова к голове, мы прочли следующее:
«Tutus sum, liber sum, et dies ultionis meae est propinqua. Nolite timere pro filio vestro fortimissimo et astutissimo. Cum summa peritia et audacia ille viam suam ad me invenit. Conviemus in templo in die adventus dei. Usque ad illud tempus manete; facile nihil».
— Благодарение Небесам, — выдохнул Эмерсон. — Наш сын в безопасности. Почерк его. Он, должно быть, писал под диктовку Тарека.
— Некоторые из выражений заставляют предполагать, что Рамзес не только писал, но и сочинял письмо, — отозвалась я. — Astutissimo[174], на самом деле. Очевидно, он использовал латынь, чтобы скрыть смысл от посторонних глаз, если записку перехватят.
(Для облегчения страданий тех немногих моих читателей, чьё знание языка цезарей недостаточно, прилагаю перевод: «Я в безопасности, я свободен, и день возмездия близок. Не беспокойтесь о вашем исключительно смелом, исключительно умном сыне. С непревзойдёнными мастерством и смелостью он нашёл путь ко мне. Мы встретимся в храме в день явления бога. До тех пор ждите, ничего не предпринимайте»).
Эмерсон задул лампу.
— Вернёмся в постель, Пибоди. Нам многое придётся обсудить.
— У меня какое-то чувство неловкости, будто за нами следят, Эмерсон.
— Почти определённо, моя дорогая. Но я рад, что мы рискнули, и буду спокойнее спать, зная, что Рамзес вместе с нашим другом. Хотя ждать тяжеловато. Следует выяснить, когда состоится церемония.
174
Astutissimo — здесь: в высшей степени умный, хитрый, проницательный (лат.). См. ниже перевод письма.