Здесь я остановилась и с подозрением уставилась на сына, который выдержал мой взгляд с таким выражением чистосердечности и невинности, что это было практически равнозначно признанию. Искусство маскировки являлось одним из любимых занятий Рамзеса. Практика, безусловно, была несколько ограничена, так как рост Рамзеса позволял ему имитировать лишь малолетнюю часть населения, но мной владело неприятное ощущение, что по мере взросления моего сына расширится и его деятельность.
— Рамзес, — начала я. Но прежде, чем мне удалось продолжить, Рамзес достал ещё один странный предмет.
— Я обнаружил её недалеко от места преступления, мама. На мой взгляд, это ещё серьёзнее, чем шапка.
Эмерсон приглушённо вскрикнул и выхватил его из рук мальчика. На первый взгляд я ничем не могла объяснить усиленного внимания, с которым муж углубился в изучение находки. Тонкий стержень, как будто из тростника, нескольких дюймов длиной; зазубренный конец позволял предположить, что его отломали от более длинного прута. Другой конец заканчивался куском дерева, к которому был прикреплён тупой, закругленный камень, обточенный, как миниатюрный шар. Место, где дерево соединялось с тростником, было проткнуто узорной полосой, скреплявшей обе части.
— Что это такое, Господи? — воскликнула я.
Эмерсон покачал головой, но не в знак отрицания, а будучи не в силах поверить своим глазам.
— Это стрела или её часть.
— Здесь нет наконечника, — возразила я.
— Вот наконечник, или остриё, как его ещё называют лучники. — Ноготь Эмерсона щёлкнул по круглому камню. — Он прикреплён к куску дерева, а тот, в свою очередь — к древку. Как гриб на ножке. Он затуплён, потому что такая стрела используется, чтобы оглушить, а не убивать.
— Ясно. — Я наклонилась, чтобы рассмотреть поближе, отметив изысканность украшения. — Это что-то напоминает мне, но я не могу вспомнить, где видела подобное.
— Не помнишь? Тогда я освежу твою память. — Глаза Эмерсона не отрывались от сломанной стрелы. — Охотничьи сцены в фиванских гробницах — вот где ты видела такую стрелу. Она абсолютно идентична оружию, с которым древнеегипетская знать охотилась на птиц в болотах. Идентична, Пибоди. Если не считать того, что ей всего несколько лет…
Призрак лучника из Куша
Я улеглась, а Эмерсон ещё долго молча сидел в свете лампы, снова и снова вертя в руках сломанную стрелу со всепоглощающей зачарованностью знатока, исследующего редчайшие драгоценности. Он сбросил свой халат; тени подчёркивали широкие полосы мышц груди и рук, выступающие скулы и интеллектуальный лоб, а также углубляли ямочку (или расселину, как он сам предпочитает называть это место) на мужественном подбородке. Это зрелище воистину вызывало сильнейшие ощущения, и, хотя мне и приходилось в силу обстоятельств подавлять их, но они оставили неизгладимый след в моём сердце.
Конечно же, я знала, о чём он думал, пусть даже и отказался обсуждать этот вопрос. С одной стороны, он боялся, что я напомню ему о неосторожной шутке насчёт ранения Реджи «призраком одного из лучников Куша»; здесь, перед нашими глазами, лежал фрагмент стрелы, которую, вероятно, выпустил один из тех самых лучников. Быть может, луком и не пользовались в этой местности в течение тысячелетий — я была готова поверить Эмерсону на слово; но одно из древних названий Куша переводилось, как «Земля лука», а войско лучников Куша было составной частью армии позднего древнеегипетского царства[79].
Наконец, мне удалось заснуть, а проснулась я в одиночестве. Вокруг царила неестественная тишина. Никто не выкрикивал приказы, никакого немелодичного пения, которым мужчины облегчали свой труд… И тут я вспомнила, что сегодня — день отдыха, и все покинули лагерь. Тем не менее, было странно, что Эмерсон умудрился не разбудить меня, и ещё более странно — что Рамзесу удалось выйти из палатки без малейшего шума. Ужасные предчувствия охватили меня, и я поспешила подняться.
На первый взгляд эти предчувствия не оправдались. Эмерсон сидел на стуле перед палаткой и спокойно пил чай. Он весело пожелал доброго утра и выразил надежду, что мне удалось выспаться.
— Лучше, чем тебе, — ответила я, вспомнив, как я взглянула на него в последний раз перед тем, как заснуть, и отмечая, что вокруг его глаз залегли тени бессонницы. — Где Рамзес? Как дела у Реджи? Почему ты не разбудил меня раньше? Что…
— Ситуация находится под контролем, Пибоди. Я сделаю тебе чашку чая, пока ты наденешь что-нибудь более подходящее.