— Пожалуйста, Кемит, принеси тонкую бумагу и волшебные палочки для рисования, — приказала я. — И одну из ламп.
Кемит обратил свои широкие тёмные глаза на меня.
— Настасен, — повторил он.
Он произнёс имя немножко по-другому, но я поняла.
— Да, разве это не чудесно? Первая пирамида, владельца которой мы можем идентифицировать — и тоже первыми.
Кемит пробормотал что-то на своём языке. Мне показалось, что я узнала одно из слов, которые входили в список Рамзеса. Оно означало «предзнаменование» или «знамение».
— Надеюсь на это, — улыбнулась я. — Надеюсь, что это — предвестие многих подобных открытий. Поторопись, Кемит — песок неустойчив, и мне не по вкусу, если профессор задержится там дольше, чем необходимо.
Что ж, нам удалось очистить камень и расшифровать надписи; они были, как и полагал Эмерсон, связаны с титулом царя Настасена Ка анкхре[90], одного из последних правителей Мероитической династии. Стела, относящаяся к этому монарху, была передана Лепсиусом в Берлинский музей[91]. В надписях на ней Настасен утверждал, что он получил царский венец из рук бога Амона, и описаны различные военные действия против захватчика с севера, которым, возможно, был персидский царь Камбиз[92].
Это было действительно захватывающее открытие, заставившее нас напряжённо трудиться в течение нескольких дней; но к концу того времени даже надежда на дальнейшие находки не могла отвлечь меня от беспокойства по поводу бедного Реджи. Открытие Эмерсона выпало на шестой день после отъезда молодого человека. В тот вечер мы ожидали его прибытия, если бы карта оказалась ignis fatuus[93], и он, как и обещал, повернул назад.
Настала ночь, а о Реджи ничего не было слышно. В тот вечер мы не упоминали о нём, и даже Рамзес проявил тактичную сдержанность, чего я совершенно не ожидала. В конце концов, говорила я себе, сегодня — самый ранний момент для возможного возвращения. А задержать как Реджи, так и его посланника могло, что угодно.
Но прошло ещё два дня без единой вести, и я стала опасаться самого худшего. Эмерсон чудесно изображал беззаботность, но, когда он думал, что я не смотрю на него, любимое лицо то и дело превращалось в никогда не виданную мной ранее бронзовую маску с застывшими морщинами.
Вечером восьмого дня я покинула лагерь и отправилась в пустыню, как будто магнитом притягивавшую меня. Небо на западе яростно пылало медью и аметистом; за горизонт цеплялся последний сверкающий луч солнца, вынуждаемый оставить царство живых для тёмной обители ночи. Блеск заката был вызван частицами песчаных вихрей. Я думала о страшных бурях, способных за час похоронить людей и верблюдов. Хуже всего было то, что мы ничего не знали о судьбе Реджи и его спутников. Спасательная экспедиция была бы безумием — если они уклонились от маршрута хотя бы на милю, их вполне можно было бы искать по всему свету.
Краски заката исчезли — не только потому, что солнце садилось, но и потому, что слёзы затуманивали глаза. Я стряхнула их; плач облегчает сердечную боль.
Я ощутила чьё-то присутствие — не звук или движение, но какое-то более таинственное ощущение. Обернувшись, я увидела Кемита.
— Вы плачете, леди, — сказал он. — Из-за юноши с огненными волосами?
— Из-за него и других храбрецов, возможно, погибших вместе с ним, — ответила я.
— Тогда осушите слёзы, леди. Они в безопасности.
— В безопасности! — воскликнула я. — Пришло сообщение?
— Нет. Но я говорю правду.
— Ты говоришь добрые слова, Кемит, и я ценю твою попытку развеселить меня. Но как же ты можешь знать их судьбу?
— Боги сказали мне.
Он стоял прямо, как копьё, его рослая фигура чернела на фоне огненного неба. И голос его, и сама речь несли убеждённость в своих словах и веру в них. И было бы верхом грубости и невоспитанности заявить, что я ничего не слышала от моего Бога, и что этот источник я считаю более надёжным, чем боги Кемита.
— Спасибо, друг мой, — сказала я. — И передай мою благодарность своим богам за их добрые уверения. Я думаю, что нам лучше вернуться, уже становится… Кемит? Что это такое?
Ибо он застыл, как породистый пёс, учуявший невидимую добычу. Я вскочила на ноги и встала рядом с ним; но как я ни старалась напрячь зрение, ничего не видела в направлении, куда он глядел так пристально.
91
Так называемая «стела из Донголы», по-видимому, вначале установленная в храме верховного божества Амона в Джебель-Баркале. В настоящее время находится в Берлинском Египетском музее.
92
Анахронизм: царь Камбиз (Камбис), как первый, так и второй, жил более чем за двести лет до этого. Египтологи, изучавшие стелу, считают, что Настасен отразил нашествие армии Верхнего Египта, возглавляемой, по-видимому, фараоном Хабабашем (правил приблизительно в конце 338–336 гг. до н. э.)