— Пани Ружинская, vous savez[145], эта пани Ружинская… cette grande dame qui se donnait des airs dine princesse[146], — с издевкой проговорил он. — Так вот…
— Eh bien[147], что же дальше? Не мучайте нас, граф! — хором отозвались дамы.
— Eh bien, пани Ружинская выходит замуж… mais cést une chose inouie[148]… выходит замуж за этого… инженера…
— За Равицкого? — вскричала графиня.
— Да, за этого ремесленника…
— Ах! Ах! Voila! Возможно ли? Impossible![149] — выкрикивали гости.
Вевюрский, который, когда вошел граф, как раз взял шляпу, чтобы идти к Регине, замер у клетки с попугаем, словно статуя, наряженная в визитку и темно-красный галстук.
— Le beau comte Auguste[150] получил гороховый венок, — шепнула соседке Клементина, — иначе с чего бы он стал так волноваться?
— Comtesse, votre flacon des seis![151] — закричала Констанция. Пану Квилинскому дурно!
В самом деле романтический юноша побледнел, как полотно, его сотрясала дрожь, глаза наполнились слезами, а лицо сморщилось, как у младенца.
— С est une messaliance, Ружинская происходит из знатного рода Тарновских, выходя за инженера, elle déroge… je ne sais vraiment où le monde s en va?[152] — процедила графиня.
— Признайтесь, граф, — шепнул на ухо графу Августу какой-то золотушный князек, — вы получили отказ? — Moi, mon cher? — высокомерно ответил аристократ, моментально приходя в себя. — Как? Чтобы я просил руки простой шляхтянки? Me crois-tu capable de faire une mésalliance?[153]
— Меня нисколько не удивляет нелепый поступок Ружинской, — объявила Клементина. — Какова жизнь — таков и итог. Авантюристка, разводка, вполне естественно, что она кончила мезальянсом.
— Кто бы женился на ней после всего, что было? — добавила одна из дам. — Nést-ce pas[154], мосье Вевюрский?
— Mais oui, — ответил Фрычо, придя в себя, — vous avez raison[155], эта дама чрезвычайно несимпатична…
Только два человека из всей компании молчали: Изабелла, которая сидела у открытого окна и, глядя в сад, вертела в руках розу, и доктор, — он стоял, опершись о камин, и с мрачно-ироническим видом слушал разговоры окружающих. Перед глазами Изабеллы стоял Тарновский — таким, каким она увидела его впервые на освещенном солнцем газоне, на который смотрела сейчас. Чьи-то черные глаза вытеснили из головы доктора терапию и патологию.
Ветреная кокетка, может, впервые в жизни подумала: «Эта штука, что зовется любовью, не всегда забавна, иногда она причиняет боль».
«Жалкая человеческая доля!.. — размышлял благоразумный доктор. — Бродишь по свету, заглядываешь людям в душу, ищешь истинное добро и красоту, наконец находишь, а насмешница судьба говорит тебе: «Ступай с Богом! Красота не для тебя! Жалкая человеческая доля!..»
На следующее утро шестиконная карета Ружинской в клубах дорожной пыли исчезла из глаз отдыхающих в Д., а спустя несколько дней уехал и Равицкий. Оставшееся общество долго еще судачило об уехавших, гадая и высказывая различные предположения.
Человеческая жизнь подобна драме, сыгранной перед многочисленными зрителями. Упал занавес, исчезли за кулисами актеры, а зал еще долго оглашают рукоплескания или свист недовольных. Наконец гаснет свет, зрители расходятся, и каждый поглощенный собственной житейской драмой забывает о виденном спектакле, и… finita la commedia[156].
1867