Из большого количества дел, где при проверке были установлены нарушения, приведем лишь один характерный пример.
По приговору Киевского областного суда от 23 октября 1940 г. по ст. 54—13 УК УССР к высшей мере наказания — расстрелу был приговорен А.П. Таланчук, 1900 г. р., уроженец села Городище-Косовка Володарского района Киевской области, проживающий в Москве, кладовщик парка культуры и отдыха «Красная Пресня». Таланчук был признан виновным в том, что служил в «Петлюровской банде», принимал участие в борьбе против Красной армии и красных партизан, впоследствии вступил в «банду петлюровского направления Завгороднего», в которой был до марта 1920 г. С марта 1920 г. до дня вынесения приговора прошло уже более 20 лет! С учетом возраста Таланчука он не мог быть атаманом банды, т.е. не занимал в то время «ответственную должность», а следовательно, не говоря уже об амнистии, не мог быть признан виновным по ст. 54—13 УК УССР. Между тем приговор о расстреле 14 февраля 1941 г. был исполнен, а тело закопано на одном из кладбищ Киева, где покоятся останки многих тысяч таких же несчастных людей[123].
Инициаторы диктатуры, стоящие у власти, никогда не отрицали, что при необходимости власть может выходить за пределы требований закона и заменять законность целесообразностью. Ленин писал, что диктатура пролетариата допускает возможность отступления от законов, та самая диктатура, которая означает неограниченную возможность, опирающуюся на власть, а не на закон:
«Экстренные меры войны с контрреволюцией не должны ограничиваться законом...»[124].
Отступление власти от требований закона (именно власти, а не граждан, которые во всех случаях обязаны соблюдать требования законов) есть не что иное, как беззаконие, произвол и порожденная диктатурой тирания. Оправдывая нарушения ради сохранения стройной структуры власти, большевики, похоже, следовали утверждениям, изложенным в стихах древнегреческого драматурга Еврипида, которые, кстати, любили декламировать многие диктаторы, в том числе и Юлий Цезарь:
«Коль преступить закон — то ради царства,
А в остальном его ты должен чтить»[125].
Единственное различие было лишь в том, что большевистская власть нарушала законность систематически и в широких пределах, т.е. при решении и основных, и второстепенных задач.
Отметим, что попытки пресечения произвола и беззакония со стороны чекистов все же были, но они, как правило, тонули в атмосфере «всеобщего энтузиазма народных масс в борьбе с контрреволюцией». Еще в июне 1919 г. ЧК Киевской губернии проверяла Высшая админинспекция, в докладе которой, адресованном ЦК, содержатся потрясающие факты произвола и злоупотребления чекистами служебным положением. Рассматривая личные качества чекистов, общее состояние следствия, вынесения «приговоров» и учета изъятого у арестованных имущества, комиссия пришла к выводу, что большинство чекистов не соответствуют своему назначению. «Все испорчено жаждой власти в самом грубом смысле этого слова». Заключения следователей по делам арестованных по своей безграмотности и лаконичности «смехотворны», они сводятся лишь к голословному, решительно ничем не подкрепленному выводу. А приговоры содержат несколько слов: «такого-то расстрелять». Конфискованное имущество не имеет должного учета. «Вещи часто выдаются сотрудникам и теперь образована даже комиссия... В распоряжение этой комиссии должно будто поступать 35 корзин с вещами и около 400 часов. Выдаются вещи по резолюции председателя»[126].
Большинство людей, изучавших ленинские произведения и сочинения других видных партийных деятелей, полагали, что законность со стороны государственных органов нарушалась только в период революции и гражданской войны. К сожалению, это не соответствует действительности. Преступления, отнесенные к категории государственных, т.е. измена родине, шпионаж, восстания, диверсии, вредительство и др., в уголовных кодексах УССР, РСФСР и других республик 1922 и 1927 г. назывались контрреволюционными. А если так, то чекисты, пользуясь принципами вседозволенности в борьбе с контрреволюцией, систематически нарушали так называемую революционную, а позже — социалистическую законность, а под «экстренностью» понимали любые события, по которым необходимо было принимать «экстренные» меры. Поэтому не случайно, что в случае применения репрессий за совершение контрреволюционных преступлений законность нарушалась больше всего.