— Что ж, зови, только не при тете.
— Конечно, нет. Это имя как мантра, только для посвященных, оно только для моих и твоих ушей.
— Пусть будет так.
— Мне тоже нужно иное имя. Как тебе покажется Брахмапутра? Внезапно в нее вливается Поток-Бонне и переполняет берега.
— Слишком тяжелое имя для каждого дня.
— Ты права. Придется нанимать кули, чтобы его носить. Тогда сама придумай мне имя. Пусть оно будет создано тобой.
— Хорошо, я тоже сделаю из твоего имени уменьшительное и буду звать тебя Мита-Друг.
—- Превосходно! В стихах это слово звучит: «товарищ». А почему бы тебе не называть меня так при всех? Что в этом за беда?
— Боюсь, то, что дорого для одного, покажется дешевым для других.
— Гм, ты, пожалуй, права. Бонне!
— Что, Мита?
— Если я напишу поэму, знаешь, какую рифму я поставлю к твоему имени? Несравненная.
— Что это значит?
— А то, что ты такая, какая есть, — и больше никакая.
— В этом нет ничего удивительного.
— Как ты можешь так говорить! Наоборот, это очень удивительно. Волею судеб я встречаю человека и до того поражен, что не могу удержаться от крика: «Она похожа только на себя и ни на кого больше!» Знаешь, что я скажу в своей поэме?
— Надеюсь, ты не собираешься писать стихи?
— А почему бы нет? Кто может мне помешать?
— Откуда такая отчаянная решимость?
— Сейчас объясню. Сегодня ночью я не мог уснуть до половины третьего, но вместо того, чтобы переворачиваться с боку на бок, я перелистывал страницы оксфордской книги. И я не нашел там стихов о любви, хотя раньше они попадались мне на каждом шагу, Тогда я понял, что мир ждет таких стихов от меня.
Он взял руку Лабонно в свои и продолжал:
— Мои руки заняты, как же я возьму карандаш? Лучшая рифма — прикосновение рук. Твои пальцы, — как они шепчутся с моими! Ни один поэт не может писать выразительнее и проще.
— Ох, Мита, ты так разборчив, так требователен, что я просто боюсь!
— Но подумай о том, что я говорю. Рама хотел испытать чистоту Ситы огнем[37], обыкновенным материальным огнем костра, и потерял ее. Чистота поэзии тоже испытывается огнем, но огнем души. Чем же будет испытывать стих тот, у кого в сердце нет огня? Ему придется довериться чужим словам, а они зачастую лживы. Сейчас в моем сердце горит огонь. При свете этого огня я перечитываю все, что читал раньше. Как же мало из этого остается. Почти все сгорает и превращается в пепел. Сегодня этой шумной толпе поэтов мне пришлось сказать: «Умолкните, не кричите! Тихо произнесите единственно правильные слова:
Они долго сидели молча, потом Омито поднял руку Лабонно, тихонько провел ею по своему лицу.
— Подумай, Бонне, — заговорил он, — как много людей в это утро, в это самое мгновенье жаждут счастья и как немногие из них его получают. Я один из немногих. И на всей земле только ты одна видишь этого счастливца в горах Шиллонга под этим эвкалиптом. Самые удивительные вещи на земле застенчивы, они избегают попадаться людям на глаза. А вот когда какой-нибудь политикан где-нибудь, между Голдигхи[38] в Калькутте и Ноакхали в Читтагонге, с криком грозит кулаком в пространство и стреляет холостыми патронами, сообщения об этом разносятся по всей Бенгалии и считаются самыми интересными... Но кто знает, может быть, это и к лучшему!
— Что к лучшему?
— То, что прекрасное незримо бродит по дорогам жизни, а не увядает от докучного внимания толпы. Этой мудростью живет все мироздание. Но что с тобой? Я все болтаю, а ты молчишь и о чем-то думаешь. О чем?
Лабонно сидела, опустив голову, и ничего не отвечала.
— Мне кажется, ты даже не обратила внимания на мои слова, — сказал Омито.
Лабонно проговорила, не поднимая глаз:
— Когда я слушаю твои речи, Мита, мне делается страшно.
— Чего же ты боишься?
— Я не могу понять, чего ты хочешь от меня и что я могу дать тебе.
— Твой дар тем и ценен, что ты даешь, не размышляя.
— Когда ты сказал, что маши-ма дала согласие, меня охватил непреодолимый страх оказаться в плену, в ловушке.
— Ты и попадешь ко мне в плен!
— Мита, ты гораздо умнее меня, и вкус у тебя тоньше. Если я пойду одной дорогой с тобой, настанет время, когда я отстану от тебя, и ты не обернешься и не позовешь меня. Я не буду тогда винить тебя. Нет, не говори ничего, прежде выслушай! Я умоляю тебя, откажись от женитьбы. Если развязывать узел после свадьбы, он только туже затянется. Мне достаточно того, что я получила от тебя. Я пронесу это через всю жизнь. И сейчас прошу об одном: не обманывай сам себя!
37
Рама хотел испытать чистоту Ситы огнем... — Рама и Сита — главные герои «Рамаяны». После того как Сита была освобождена из рук ракшасов, Рама решил проверить, сохранила ли она супружескую чистоту, испытав ее огнем. С помощью бога Агни Сита прошла невредимой сквозь это испытание. Однако Рама, вняв наветам клеветников, прогнал ее прочь.