— Мита, что ты делал сегодня весь день?
— В моей душе была ты, и ты хранила молчание. Я хотел сказать тебе что-то, но слова изменили мне — я не мог их найти. С неба лил дождь, а я сидел и твердил; «Верните мне слова! Дайте мне слово!»
Вот этим я и занимаюсь — присваиваю чужие слова. Если б я имел талант композитора, я бы и «Песню о дожде» Видьяпати[41] переложил на музыку и переделал по-своему. Хотя бы так:
Как могут дни проходить без той, без кого невозможно жить? И где мне найти музыку, достойную этих слов? Я смотрел на небеса и просил то слов, то музыки. И бог спустился с небес и со словами и музыкой, но по дороге ошибся и, неизвестно почему, вручил их кому-то другому, может быть, твоему Рабиндранату Тагору.
Лабонно рассмеялась:
— Даже те, кто любит Рабиндраната Тагора, не вспоминают его так часто, как ты!
— Бонне, сегодня я слишком много болтаю, да? В меня вселился демон болтливости. Если бы ты следила за барометром моих настроений, ты поразилась бы моей эксцентричности. Если бы мы были в Калькутте, я посадил бы тебя в машину и помчался прямо в Морадабад, не жалея шин. Если бы ты спросила, почему в Морадабад, я не смог бы ответить. Когда мчится поток, он шумит, спешит и, смеясь, увлекает за собой время, словно пену.
В эту минуту в комнату вошла Джогомайя с полной корзиной цветов подсолнечника и сказала:
— Лабонно, милая, почти его сегодня этими цветами.
Это было всего лишь женское желание выразить в форме обряда то, что совершилось в душе. Любовь к форме у женщин в крови.
Омито улучил момент и шепнул Лабонно на ухо:
— Бонне, я хочу подарить тебе кольцо.
— Зачем, Мита? — возразила Лабонно. — Разве это необходимо?
— Вложив свою руку в мою, ты дала мне больше, чем я мог представить. Поэты говорят лишь о лице возлюбленной, но сколько скрытых сокровищ в прикосновении руки. Нежность любви, самоотверженность, преданность — все невысказанные чувства в этом прикосновении. Кольцо само обовьется вокруг твоего пальца, как мои слова: «Ты моя». Пусть эти слова языком золота, языком драгоценных камней звучат на твоей руке вечно.
— Хорошо, пусть будет так, — согласилась Лабонно.
— Я велю привезти кольцо из Калькутты. Скажи, какие камни ты любишь?
— Никакие. Лучше пусть будет жемчуг.
— Превосходно! Я тоже люблю жемчуг.
XI
ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ
Свадьбу назначили на месяц огрохайон. Решено было, что Джогомайя поедет в Калькутту и все приготовит.
— Тебе давно следовало уехать в Калькутту, — обратилась Лабонно к Омито. — Теперь, когда все сомнения позади и все ясно, ты можешь ехать, ни о чем не тревожась. До свадьбы мы больше не увидимся.
— Зачем такие строгости?
— Как-то ты говорил, что счастье — сама простота, так вот — для того, чтобы уберечь эту простоту.
— Мудрые слова! Раньше я думал, что ты поэтесса, а теперь подозреваю, что ты философ. Ты говоришь замечательные вещи. Действительно, если хочешь сохранить естественность простоты, надо быть непреклонным. Чтобы ритм не утратил своей простоты и естественности, необходимо делать паузы в нужных местах. А мы из-за чрезмерной жадности не делаем пауз в поэзии жизни, ритм нарушается, и жизнь становится бессвязной какофонией. Хорошо, я завтра же уеду, вырвусь из плена этих сказочных дней. Это будет как стих из поэмы «Смерть Мегхнада»[42], обрывающийся так же внезапно:
Пусть будет так, я уеду из Шиллонга, но месяц огрохайон из календаря никуда не сбежит. Знаешь, чем я займусь в Калькутте?
— Чем же?
— Пока маши-ма все готовит ко дню свадьбы, сам я буду готовиться к дням, которые последуют за свадьбой. Люди забывают, что супружество — это искусство и ему нужно каждый день учиться заново. Ты помнишь, Бонне, как в «Рагхуванше» махараджа Аджа описывает Индумати?
Лабонно продекламировала на санскрите:
— «В искусстве страстном ученица!»
41
Видьяпати (XV в.) – поэт, писавший на языке майтхили, распространенном в северной части Бихара. Видьяпати очень популярен в Бенгалии.
42
«Смерть Мегхнада» — поэма бенгальского поэта Майкла Модхушудона Дотто (1824—1873); написана в 1861 году.