Крейн слабо улыбнулся в оконное стекло.
– Арки, некоторые из них должны что-то делать.
– Ну, наверно… но, так или иначе, эта братия скоро все заполонит. Эти «воротнички», о которых я толкую, растут, размножаются за счет всего остального, даже старых добрых земли и воды, будь они неладны.
Справа на большой скорости пронеслась новенькая «БМВ».
– Сьюзен мертва, – неожиданно сказал Крейн. – Моя жена.
Мавранос на мгновение повернул голову к нему, и его нога соскользнула с акселератора.
– Когда? – рявкнул он. – Каким образом? Когда ты об этом узнал?
– Это случилось тринадцать недель тому назад. Помнишь, приезжала «Скорая помощь», и я сказал, что у нее обморок случился? – Крейн допил кофе и кинул пустой стаканчик за спину. – На самом деле, она умерла. Фибрилляция. Сердечный приступ.
– Какие, к черту, тринадцать недель? Я…
– Ты видел не ее и говорил не с нею. Это… я и сам не знаю, что это такое – что-то вроде привидения. Я уже говорил тебе об этом, но только в эту ночь до меня дошло, что… что оно может иметь какое-то отношение ко всей этой картежной пакости.
Мавранос мотнул головой и скорчил страшную рожу.
– Ты… ты уверен? Не могло быть такого, что ты набрался через край, и она ушла от тебя, или чего-то еще в этом роде?
– Арки, я… – Крейн беспомощно всплеснул руками. – Я уверен.
– Час от часу не легче! – Мавранос уставился на дорогу, но кадык его дергался, будто он глотал, а глаза заблестели. – Знаешь, Пого, лучше бы ты рассказал мне все по порядку.
Крейн взял банку с пивом из руки Арки и сделал большой глоток.
– Однажды утром она пила кофе, – начал он.
Они оставили машину на большой стоянке западнее пирса Бальбоа и теперь шли, удаляясь от грохота и пены прибоя по узкой, затененной кронами деревьев улочке, являвшейся местной Мейн-стрит. Нога Крейна болела, в раненом бедре дергало, и он несколько раз просил приостановиться лишь для того, чтобы перевести дух и немного постоять на здоровой ноге.
Весенним утром на полуострове Бальбоа было тихо. По мокрому асфальту Бальбоа-бульвара, шурша, проносились автомобили, но у обочин имелись места, куда можно было бы припарковаться, а по тротуарам ходили, похоже, только местные жители, спешившие в булочные, куда их привлекал аромат горячего кофе, разносимый прохладным ветерком.
– И где же вы их покупали – эти футы-нуты? – осведомился Мавранос; он брел по улице, засунув руки в карманы потрепанной джинсовой куртки.
– Бодонаты, – поправил Крейн. – Это слово выдумала моя сестренка. Донаты по-бальбоасски. Не здесь. На острове.
«На острове». Фраза чем-то раздражала его, и ему не нравилась мысль о том, что он прямо сейчас находится рядом с огромной массой воды – перед ним пролив, а позади океан.
– Бойтесь смерти от воды, – сказал Мавранос.
Крейн вскинул на него взгляд.
– Что?
– Это, знаешь ли, из «Бесплодной земли» Тэ. Эс. Элиота. В самом начале, когда мадам Созострис гадает по картам Таро. «Вот Одноглазый Торговец, а эту карту / Кладу рубашкой, не глядя – / Это его поклажа. Что-то не вижу / Повешенного. Бойтесь смерти от воды»[11].
Крейн снова остановился и уставился на него. По тротуару шествовала большая чайка, а где-то наверху хрипло взвизгнула еще одна.
– Ты еще и Элиота читаешь?
Мавранос вызывающе прищурился.
– Я учусь. Может, я и не читал всех твоих знаменитостей – Хемингуэя там, Пруста или какого-нибудь Фицджеральда, зато раскопал в самых разнообразных книгах много всякой всячины, так или иначе связанной с моими поисками лечения, а если ты не видишь, что это имеет отношение и к твоим бедам, то…
– Нет же, нет. Вижу. Ты потом расскажешь мне и о «Бесплодной земле», и об Элиоте. Просто… нечасто доводится столкнуться с человеком, который ни с того ни с сего вдруг возьмет и выдаст цитату из Элиота.
Мавранос пожал плечами.
Припадая на ногу, Крейн вел Мавраноса по Мейн-стрит, мимо роскошного ресторана морских продуктов на противоположной стороне улицы, мимо причала, у которого серо-зеленая волна качала привязанные прогулочные лодки. Пристань парома находилась левее, за парком развлечений с аркадами, хиромантами, киосками мороженых бананов на палочке, но даже эта узкая полоса казалась фальшивой по сравнению с теми временами, когда он бывал здесь с Оззи и Дианой.
Тогда здесь стояли кричаще пестрые фанерные лачуги, по грязным тротуарам слонялись хиппи и пьяницы, а теперь лестницы с бронзовыми перилами вели к ресторанам с открытыми верандами, где стояли зонтики, в аркадах мигали видеоигры и отливавшая глянцем карусель крутилась под странную свинговую версию «Разве нам не весело?»