Атака, предпринятая Троцким в 1922 году, впоследствии использовалась для опровержения идеи длинных циклов. Но она их не опровергает. Она просто говорит, что волны, во-первых, вряд ли носят равномерный характер, поскольку их вызывают внешние потрясения, и, во-вторых, их нужно поместить в более масштабную волнообразную линию, которая отражает подъем и упадок самого капитализма. Иными словами, Троцкий призывал дать более точное, подкрепленное историческими данными определение «тренда», на основании которого рассчитывались пятидесятилетние циклы.
В принципе, это было логично. Во всех трендах статистики ищут так называемую точку перелома, в которой кривая перестает расти, выпрямляется и начинает готовиться к спаду. Поиск точки перелома в капитализме властвовал над умами левых экономистов на протяжении всего XX века – и так и не увенчался успехом.
Тем временем Кондратьев был занят делом.
В январе 1926 года Кондратьев опубликовал окончательную версию своего труда «Большие циклы конъюнктуры». 6 февраля цвет советских экономистов собрался в руководимом Кондратьевым Конъюнктурном институте на Тверской улице в Москве, чтобы разорвать его в клочья.
Стенограмма собрания не фиксирует того страха и иррациональности, которыми сталинские чистки скоро пропитают советскую научную жизнь. Участники говорят свободно и резко. Они придерживаются трех линий атаки, которые с тех пор стали преобладать в критике Кондратьева: его статистические методы ошибочны, он неверно понял причины волн, его политические выводы недопустимы.
Сначала главный оппонент Кондратьева, экономист Дмитрий Опарин, заявил, что метод, использованный им для смягчения более коротких циклов, был ошибочен и привел к искажению результатов. К тому же долгосрочные данные относительно увеличения и сокращения сбережений не подкрепляют теорию Кондратьева.
Затем дискуссия перешла к проблеме причины и следствия. Экономист В.Е. Богданов заявил, что циклы диктуются не капиталовложениями, а инновациями (он стал тем самым первым, но далеко не последним человеком, который свел теорию длинных циклов к истории технологических инноваций). Богданов, однако, поднял важный вопрос. Нелогично, считал он, что стоимость строительства таких объектов, как каналы, железные дороги или сталелитейные заводы, должен определять ритм мировой экономики на протяжении пятидесяти лет. Возражение против цикла, определяемого капиталом, привело его к выдвижению цикла, предопределяемого технологиями, и на этой основе он выдвинул более строгую версию утверждения Троцкого о «внешних потрясениях».
Если длинные волны существуют, то, согласно Богданову, их должно вызывать «случайное пересечение двух ключевых причинных рядов»: внутренней динамики капитализма и внешней некапиталистической среды[61]. Например, кризис некапиталистических обществ, таких как Китай и Османская империя, в конце XIX века создал новые сферы приложения для западного капитала; аграрная отсталость такой страны, как Россия, предопределила рост ее капиталистического сектора, вынудив ее искать средства во Франции и Великобритании.
Отчасти Богданов был прав. Согласно теории Кондратьева, ритм развития капитализма оказывает одностороннее гравитационное воздействие на некапиталистический мир. Действительно, оба мира постоянно взаимодействуют, и любая комплексная версия кондратьевской теории должна была это учитывать.
Ближе к концу семинара аграрный экономист Мирон Нахимсон, давно писавший для коммунистической партии, оценил политические последствия теории длинных волн. Одержимость длинными волнами, сказал он, носит идеологический характер. Ее цель – оправдать кризис, приняв его за нормальное положение дел; заявить, что «мы имеем дело с постоянным движением капитализма, сначала возрастающим, затем ниспадающим, и что пока еще не время мечтать о социальной революции». Нахимсон понял, что длинные циклы – это серьезный теоретический вызов для большевизма, исходившего из тезиса о неминуемой гибели капитализма[62].
Дебаты затронули ключевую проблему работы Кондратьева, считавшего динамику капиталовложений первичной причиной кризисов, происходящих с интервалом в пятьдесят лет. Однако его изложение этой динамики не было тщательно продумано.