— Да разве это забава, отец? — огорченно сказал Майкл. — Ведь я показываю не простые фокусы, а научные опыты с электричеством. Видишь, я натираю сургуч суконкой. От трения он электризуется и получает способность притягивать предметы, как магнит. То же самое будет, если натереть янтарь, но у меня нет янтаря, это дорогая штука. Янтарь по-гречески — «электрон», отсюда и слово «электричество». Я прочитал это в «Британской энциклопедии». Но это еще что! Вот в следующее воскресенье я покажу фокус поважнее.
Свой «важный фокус» Майкл готовил в доме Рибо, в маленьком пустом чулане, куда его пустила доброжелательная кухарка. Пустая стеклянная бутылка, чугунный прут, куча кожаных обрезков от переплетных корешков, палки, дощечки, куски медной проволоки и несколько медных шариков — вот какие сокровища разложил Майкл на полу чулана. Он хотел соорудить электрическую машину. Мальчик видел рисунки таких машин в «Британской энциклопедии». Там стеклянный цилиндр вращался вокруг своей оси ручным приводом. Стекло терлось о прилегающие к нему кожаные подушечки, покрытые цинковой амальгамой[2], и от трения наэлектризовывалось. Электрический заряд переходил со стекла на два близко к нему приставленных металлических гребня. Отсюда он по медному пруту стекал к насаженному на конец прута шарику. На противоположной стороне был еще один прут с шариком. Если начать вертеть машину и сблизить шарики, но так, чтобы они не касались друг друга, между ними станут проскакивать электрические искры.
Подобие такой машины построил себе Майкл из набранного хлама. Ему пришлось поработать не только руками, но и головой. Кое-что в машине, нарисованной в энциклопедии, надо было упростить, кое-что сделать иначе.
Но когда после нескольких вечеров упорного труда Майкл впервые завертел бутылку и между шариками с легким треском стали пробегать голубые искры, когда в воздухе запахло особой свежестью, — он испытал удовлетворение и гордость настоящего изобретателя.
В воскресенье Мэгги собрала кучу ребят со двора, пообещав им интересный фокус. Майкл завесил окно, чтобы в кухне стало темно, и завертел ручку своей машины. Искры ярко вспыхивали, проскакивая между медными шариками, выхватывая из темноты восхищенные глаза детворы.
Пришел и Роберт, рассмотрел внимательно весь прибор и сказал:
— Ловко!
Первый успех воодушевил Майкла. Скоро он сделал вторую электрическую машину, более мощную, и производил с ее помощью простейшие электрические опыты.
Читая научные книги, Майкл интересовался всегда самим явлением природы больше, чем его объяснением. Много позже он писал о самом себе: «Я не был глубоким мыслителем и не отличался ранним развитием: я был резв и имел сильное воображение. Верил столько же в «Тысячу и одну ночь», сколько в «Энциклопедию». Но факты были для меня важны, и это меня спасло. Факту я мог доверяться; но каждому утверждению я мог всегда противопоставить возражение».
Майклу исполнилось восемнадцать лет, когда он сшил и переплел себе толстую тетрадь для разных выписок из книг и для записей собственных мыслей. На титульном листе этой тетради, когда была дописана последняя ее страница, он поставил такой торжественный заголовок:
«Философский сборник
разных статей, заметок, событий, приключений и т. д., относящихся до наук и искусств и собранных из газет, обозрений, журналов и других сочинений с целью содействовать развлечению, самообучению, а также подтверждению и разрушению теорий, распространенных в ученом мире.
Составил Майкл Фарадей от 1809 до 1810 года».
Ученый мир еще не подозревал тогда о существовании юноши, который с такой смелостью заявлял свое право на подтверждение и опровержение существующих ученых теорий.
В конце того же 1810 года, когда Майкл уходил все дальше в новый, открывшийся для него мир знаний, отец его, Джемс Фарадей, умер от чахотки.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
айкл шагал по Флит-стрит с двумя связками переплетенных книг в руках. Флит-стрит — одна из самых древних улиц Лондона, и упирается она в Сити — старинный деловой центр. Здесь, над Темпльскими воротами, Майкл видел выставленные головы казненных преступников; здесь, возле Темпльских ворот, по старинному обычаю, всегда останавливался английский король и ждал письменного разрешения лорда-мэра вступить на территорию Сити — древнего самоуправляющегося города…
На маленькой колокольне громадного собора святого Павла часы только что гулко пробили девять.
Майкл остановился около витрины книжного магазина. На стекло был наклеен листок белой бумаги. Сообщалось о том, что мистер Татум прочтет начиная с 20 февраля несколько вечерних общедоступных лекций по естествознанию. Плата за вход на каждую лекцию один шиллинг. Начало в семь часов вечера.
«Если мистера Рибо попросить, он отпустит вечером на лекцию, — размышлял Майкл. — Но вот шиллинг! Где его взять?»
Весь день Майкл был озабочен. Вечером, кончив работу, он пошел домой, к Роберту, и рассказал ему про объявление.
— Это, наверное, какой-нибудь шарлатан, — сказал Роберт. — Небось хочет содрать побольше денег с нашего брата. Знаем мы этих лекторов! — И он полез в карман за шиллингом.
Подозрения Роберта имели некоторые основания: тогда в Англии находились охотники воспользоваться доверчивостью ищущих знания людей. Под заманчивыми объявлениями зачастую скрывалось невежество и недобросовестность. Однако на этот раз Роберт ошибся.
…В большом зале собралось до сотни слушателей. Они рассаживались вдоль длинных столов с чернильницами, возле которых лежали очиненные гусиные перья. Многие слушатели уже успели перезнакомиться между собой.
Когда лекция началась, Майкл раскрыл тетрадь и стал записывать с таким усердием, что уже больше никого не видел. Он не замечал, как сидевший неподалеку высокий молодой человек, довольно хорошо одетый, иногда внимательно поглядывал на него. Он не слышал, как этот молодой человек сказал своему соседу:
— Посмотрите, какое прилежание!
Лишь только лекция кончилась, Майкл ушел. Одно обстоятельство его опечалило: он не смог правильно воспроизвести чертежи, которые мелом рисовал на доске мистер Татум.
Утром Майкл поднялся в комнату жильца своего хозяина, чтобы отнести ему вычищенные сапоги. Маскерье был французский художник, ярый республиканец, бежавший из Парижа от преследований тайной полиции Наполеона.
Когда Майкл вошел в комнату, Маскерье сидел на кровати и напевал революционную песенку. Он добродушно кивнул головой молодому человеку.
— Как дела, Майкл? — спросил он, плохо выговаривая английские слова. — Вы, кажется, были вчера на ученой лекции?
— Да, сударь, — отвечал Майкл. — Лекция мне очень понравилась. Мистер Татум читал о законах притяжения тел, как они были установлены сэром Исааком Ньютоном, и о земном магнетизме. Я записал почти все. Следующая лекция будет о теплоте. Мне только жаль, что я не умею рисовать. Чертежи получились у меня очень плохие.
— Это поправимо, мой мальчик! — закричал художник и в порыве воодушевления запустил обе руки з свои нечесаные кудри. — Это проще простого. Я буду вам давать уроки рисования.
И он забегал по комнате, взъерошенный, небритый, в старом халате и стоптанных туфлях.
С этого дня Майкл начал учиться рисованию. Странные были эти уроки! Иногда Маскерье приходил в восторг и утверждал, что Майкл родился художником. Иногда учитель сердился, сжимая кулаки, и бранился по-французски. Всего чаще случалось, что он совсем забывал про уроки и, мешая английскую речь с французской, посвящал Майкла в смысл политических событий в Европе.
2
Амальгама — соединение металла с ртутью. Цинковая амальгама употребляется при изготовлении зеркал, а также для натирания подушек электрических машин, чтобы усилить их действие.