11 ноября 1926. Четверг
Вчера опять вернулась из Института во втором часу. Дома уже спали, но все-таки для выражения неудовольствия время нашлось: «Каждую ночь!..» «Насколько тебя хватит!..», «Что за манера!» и т. д. «Пей молоко». «Не хочу». «Конечно, вино пила, так теперь молока не будет» Милые разговоры!
А задержалась я опять потому, что, во-первых, собралась компания (кроме тех же, был Шемахин, оба супруга Парен и их спутник, и Аврамов), как было не посидеть? А во-вторых, канун праздника[20], значит, завтра рано не вставать. Как было не соблазниться такой заманчивой перспективой. И почему надо себя сдерживать, отказывать себе в удовольствии весело провести время? Ведь это так скоро надоест, так скоро станет невозможным.
Папирос я себе купила, курила много. Пила вино. Было очень весело.
Вышли мы раньше, чем в прошлый раз, но от Porte de St.Cloud шли пешком. Мне нравятся мои новые знакомые. Подкрепление из Монтаржи довольно сильное[21]. В субботу я уговорилась с ними идти на Montmartre на fete. Одна беда, что нет денег. Опять садимся на мель. Если бы я зарабатывала, я бы чувствовала себя хорошо и свободно. Когда я работала у Вахромеева, то так и рассчитывала, что буду платить каждый месяц 200 фр<анков>. А на 280 всегда сумела бы прожить. И открыток бы сама себе накупила. Сегодня получу работу самую противную — манто киевским швом.
13 ноября 1926. Суббота
Сегодня идем на Montmartre кататься на корове. Войцеховский зайдет за мной в 7, а Софиев и Лиля встретятся в городе.
А завтра общее собрание, выборы старостата. Вчера мы пытались подобрать кандидатов. — Костя, Обоймаков, а дальше — расхождение; я говорю — Муретов, Лиля — Шемахин. Беда только, что все будут отказываться. А с Шемахиным у нас что-то неладное. Черная кошка пробежала, и сидим-то мы теперь врозь.
Получила вчера письмо от Наташи, и какой-то неприятный осадок остался от него. Какое-то расхождение и расхоложение. До последнего письма все-таки я чувствовала что-то родное. А теперь как-то слышится другое: отчужденность, небрежность, может быть, трудно с ней быть откровенной, как раньше.
15 ноября 1926. Понедельник
Во-первых, суббота. Войцеховский зашел за мной вовремя, а я его задержала, и в результате мы опоздали на 25 минут. Пришли в кафе — никого. Сидим, ждем — никого. Очень было неприятно, решили, что Лиля была и уехала. Настроение упало. Софиева тоже не было. В конце концов, решили идти на ярмарку. Там нас догнал Софиев, он опоздал на час — у него вышло недоразумение с поездом, сел на direct[22], кот<орый > идет прямо на Versalles, это на него похоже. Пошли на fete. Сначала настроение было кислое, потом рассеялось. Играли на каких-то лотереях, какие-то кольца закидывали на движущихся птиц, выиграли с Войцеховским утку, катались в каких-то каретках, кот<орые> во все стороны вертятся и притом кругом с сумасшедшей быстротой. Одним словом, получили полное ярмарочное удовольствие, кот<орое> возможно только в Париже, промокли под дождем и пошли в кафе пить грог. В кафе интересные типы, американские матросы, проститутки, джаз-банд. С большим интересом наблюдала я жизнь ночного Парижа. Очень тяжелое впечатление произвела на меня одна проститутка, некрасивая, но богато одетая, она как-то держала себя иначе, чем другие; по-видимому, ей нездоровилось, а потом заплакала. Пьяное, некрасивое лицо, слезы, безобразно искривленный рот, и рядом целующий ее матрос, ничего не понимающий по-французски. В другом кафе наш разговор мало подходил к окружающей обстановке. Говорили только я и Софиев. Об искренности, о вере, о Христе и Мыслителе. Уже не первый раз Софиев захватывает меня своими разговорами, своими словами. Особенно помню один момент, когда мне хотелось сказать ему многое, очень многое, — он сказал: «Меня мучают два образа — Христос и Мыслитель с Notre-Dame. Сильные образы. Какого из них я больше люблю, — не знаю!» Затем, растирая рюмкой пепел на блюдечке, вдруг быстро добавил: «А может быть, и знаю, так, лгу только». Этот вечер оставил сильное впечатление: Montmartre и наши разговоры, и слова, и голос Софиева, — и в кафе, и ночью, когда мы шли пешком домой. Он мне нравится и глубиной своей и искренностью.
20
Канун праздника — Речь идет о национальном празднике «Armistice 1918» (буквально: «перемирие») -11 ноября, праздник окончания первой мировой войны.