Кандидатура всплыла неспроста. Очень богатый землевладелец, некогда адъютант Бориса, из ближайших друзей его юности — времен, когда царь был совсем один и страдал от деспотизма Стамболийского. Почти муж княгини Евдокии, не ставший совсем мужем только потому, что папа не считал «лапотника» партией, достойной правнучки Луи-Филиппа, заявив, что «пусть лучше останется старой девой», и княгиня убоялась отцовского проклятия, хотя брат был «за».
Политикой интересовался, но не болел ею, много лет в Софию не наезжал, зализывая сердечные раны. Потом, по просьбе царя, стал министром земледелия в первом кабинете Филова. Был популярен и в городе, и на селе. Не считался ни «германофилом», ни «англофилом», ни «русофилом», но склонялся всё же больше к Лондону. Поэтому, считая излишнее сближение с Рейхом делом пагубным, был с премьером на ножах и, когда прозвучало «или он, или я», опять уехал в имение.
Вновь добровольный изгнанник появился в столице в 1943-м, когда пришлось идти к Евдокии по «еврейскому вопросу», который Багрянов считал одной из трех «страшных ошибок», наряду с подписанием Тройственного пакта и «символической войны» с англосаксами. Нанося визиты старым знакомым, показывал им написанную «в Болдине»[159] программу вывода Болгарии из кризиса под названием «Вопросы теории развития человечества», повидался с царем (в ежедневнике Бориса есть подчеркнутая красным карандашом запись: «Виделся с Иваном, говорили очень откровенно» и в скобках знак вопроса).
Правда, тогда, после новой истерики Филова и ясно выраженного «Пфуй!» херра Бекерле, царскому приятелю пришлось опять покинуть столицу, но теперь значительная часть элит потребовала его вновь. И хотя первому регенту персоналия была поперек души, в этот момент он, глава шатающегося государства, уже не видел в нем конкурента, зато видел человека, способного решить вопросы, которые сам он решить не мог. Так что предложение было сделано, и Багрянов дал согласие. На свою голову, кстати, — но ведь он не был ясновидцем.
Впрочем, обычной проницательности у него хватало. Выслушав предложение, он взял несколько дней на размышление, чтобы проконсультироваться, — и, в частности, по «закону трех рукопожатий» (во «всей Софии» все знали всех) вышел на некоего д-ра Минчо Нейчева — приличного человека, связанного с Добри Терпешевым, командующим НОПА, — и поделился с ним своим видением ситуации.
Вкратце: его кабинет, если будет сформирован, поставит своей главной целью выход Болгарии из войны, вывод немецких войск и объявление полного нейтралитета; боевые действия против партизан прекратятся, будет объявлена амнистия. Это для начала, а если Отечественный Фронт делегирует своих людей в правительство, так и совсем хорошо. Остальное потом, в рабочем порядке.
Д-р Нейчев выслушал, задал вопросы, покивал, откланялся, связался с кем следует, и 29 мая состоялась еще одна встреча — с еще одним приличным человеком, д-ром Иваном Пашовым, и его спутником «Петром», неофициальным представителем посольства СССР.
В ходе этой беседы, узнав, что командование НОПА и ЦК БРП в принципе не возражают, а «г-н X» (то есть Александр Лаврищев, советский посол) в курсе, Багрянов сделал еще шаг навстречу: предложил направить двух доверенных людей, чьи кандидатуры одобрят партнеры, в Стамбул для прямых переговоров с Георгием Димитровым и представителями советского правительства, чтобы «согласовать программу совместных действий между Красной армией и болгарскими войсками в период, когда Красная армия выйдет к Дунаю».
Тезисы потенциального премьера собеседники слушали внимательно. «Петр» молчал, д-р Пашов заверил, что всё очень интересно, перспективно и будет передано куда следует с пожеланием учесть, но быстрого ответа не гарантирует, — и на том попрощались.
Естественно, информация о встрече, как и обычно бывало со всем, к чему имели хоть какое-то отношение «красные», в тот же день дошла до Николы Гешева. Но почему-то, как и сообщению о контакте с д-ром Нейчевым, ходу ей начальник Управления «А» не дал, предпочтя придержать (позже донесения обнаружили в его сейфе), — а через день, 31 мая, Иван Багрянов сообщил первому регенту, что готов приступить к формированию кабинета.