Добротная предварительная работа обусловила гладкость процесса: прокуроры пели соловьями, судьи не маялись сомнениями, адвокаты, с которыми перед тем очень внятно побеседовали, либо вообще отказались принимать дела, либо, по просьбе властей всё же согласившись, бубнили нечто невнятное.
Единственный сбой случился с Димитром Гешевым. С одной стороны, он как вице-спикер от «партии власти» подлежал высшей мере наказания, однако его роль в спасении евреев была общеизвестна, — и адвокат, представлявший общину, рвал и метал. А учитывая, что в списке обреченных значились практически все «заступники», получалось как-то неловко, — так что в конце концов после пары звонков куда надо и откуда следует, «вышак» заменили «полторасиком»[165]. А чтобы счет был ровным, вместо спасенного вписали некоего министра, ранее намеченного жить.
В целом, считая и эти, и дальнейшие процессы, через Народные суды прошли (официально — про неофициальные данные не будем) 11 122 человека. Оправдали 1516 (в провинции — на главных процессах оправданий не было), выпустили в связи с прекращением дел — 451, 1305 получили пожизненное, больше двух тысяч — различные сроки (правда, из тех, кто выжил в лагере, полностью не отсидел никто — выпускали, как правило, раньше). К стенке встали, не считая «заочных» и «посмертных», в общей сложности 2875 приговоренных.
Чтобы понять пропорцию, уместно указать, что до этого — в течение трех военных лет — «политические» смертные приговоры были исполнены в отношении трехсот пятидесяти семи «шпионов и террористов». А вообще из всей высшей государственной элиты (160 душ) уцелело 57 человек, причем примерно половина (вполне антифашисты, типа демократов Николы Мушанова и Атанаса Бурова или «оранжевого» Димитра Гичева) получили по году — просто так, чтобы под ногами не крутились, пока новые владельцы страны не проведут выборы.
Ну и, надо сказать, очень резонансным стал процесс по «Делу № 6», фигурантами которого определили «неудобных» гуманитариев: писателей, художников, журналистов, до революции так или иначе чем-то обижавших нелегалов или «зарубежное» руководство. При этом формулировки и памятливость поражали. Какому-то Димитру Павлову выписали «пятерку» за «скудоумие», а многажды помянутому Данаилу Крапчеву (посмертно) вспомнили, в частности, шуточку в адрес Николы Петкова насчет того, какой он галстук повяжет, когда новые друзья поведут его вешать, оценив хохму как «попытку внести раскол в ряды Отечественного Фронта».
Ну и — это уже параллельно — 10 марта разогнали вышедшую из подполья «Федерацию анархистов», осудив на 5-10 лет 87 из ста пяти делегатов, собравшихся на «восстановительную конференцию». Эти уж точно никаким боком к фашизму отношения не имели — наоборот, воевали с ним не хуже «красных», аж с 1923-го, теряли лучших людей, многие только-только вышли из застенков. Но...
Но анархисты никак не вписывались в объективную реальность, поскольку, осмотревшись, от каких угодно контактов с Фронтом отказались, вместо того затеяв «оппортунистическую и антипролетарскую идеологию» — в том плане, что агитировали «против всякого принуждения» и публично заявляли, что БРП «поощряет системное насилие и хочет установить диктатуру мракобесия». Терпеть такие наезды на себя народная демократическая власть, естественно, не могла, а с учетом того, что большинство «анархов» имели богатый опыт конспирации и террора, лучше всего было ребятам охолонуть с лопатой на воздухе — как «идеологически разоблаченным союзникам фашизма», в едином строю с ЧСИР и вражьём, отправленным в лагерь в административном порядке.
Это, однако, было чуть позже и мало кого интересовало, кроме всерьез испуганной интеллигенции (ширнармассы в основном ликовали, чая скорых «алмазных закусочных»), да еще посла Швейцарии, к которому кидались семьи подсудимых за заступой. Однако и посол, разок попробовав подать голос, умолк, ограничившись «уведомлениями» в Лондон и Вашингтон. В Вашингтоне промолчали, а в Лондоне сэр Энтони Иден, еще не премьер, а глава МВД, ответствовал прямо и ясно: «Не вижу оснований вмешиваться. Болгария теперь свободная демократическая страна, и ее внутренние дела — дело ее властей».