Спросил он его имя и так обратился к нему: «Поручаю тебе, брахман, совершить тринадцатидневную шраддху[123] во дворце царя Нанды. Будет тебе щедрая награда — сто тысяч золотых, а за трапезой сядешь ты выше всех. Пока же будь моим гостем». Привел Шакатала Чанакью к себе домой, а в день жертвы отвел его во дворец, и было ему поручено ее свершение. После того как жертвоприношение завершилось, началась трапеза, и Чанакья хотел сесть выше всех. Но того же пожелал другой брахман, которого звали Субандху. Доложил Шакатала царю, из-за чего поднялась ссора, и Нанда решил: «Пусть Субандху сидит выше всех, ибо никого нет достойнее его». Тогда со страхом подошел Шакатала к Чанакье, передал ему желание царя и добавил: «Нет в этом моей вины!»
Чанакья воспылал гневом и, распустив прядь волос на своей голове, дал клятву: «Непременно через семь дней я убью Нанду! Только после этого я снова завяжу прядь!»
Услыхав эти слова, мнимый Нанда разъярился и прогнал его, Шакатала же скрыл Чанакью у себя в доме. Дал он ему все необходимое, и начал Чанакья, где-то укрывшись, магическое средство готовить, чтобы извести Нанду. На седьмой день довело это средство мнимого Нанду до смерти от мучительной лихорадки, а Шакатала велел убить Хираньягупту и поставил на царство Чандрагупту, сына настоящего Нанды.
После этого упросил он Чанакью, равного умом Брихаспати[124], стать при Чандрагупте министром, а сам, удрученный гибелью всех своих сыновей, но отомстивший за них, удалился в дремучий лес».
И когда, о Канабхути, выслушал я из уст того брахмана, что случилось, впал я в великое горе, потому что увидел непостоянство всего сущего. И от этого-то горя пришел я сюда, чтобы поклониться богине, живущей в здешних горах[125], и по ее милости встретил я здесь тебя и вспомнил все, что было со мной в прежнем рождений.
Когда же вернулось ко мне божественное знание, рассказал я тебе «Великий сказ» и теперь, освободившись от проклятия, попытаюсь избавиться от смертного тела. Ты же, Канабхути, оставайся здесь, пока не придет к тебе со своими учениками брахман Гунадхья, забывший три языка[126].
Он, так же как и я, лучший из ганов[127], был проклят разгневанной богиней и обречен подобно мне на жизнь среди смертных. Подлинное имя его — Мальяван. Ты должен пересказать ему «Великий сказ», некогда поведанный Шивой, и тогда и ты и он освободитесь от проклятия».
Так Вараручи закончил свой рассказ и пошел в священную обитель Бадарику[128], чтобы освободиться от бренного тела. По дороге туда увидел он на берегу Ганга брахмана, поедающего корни травы куша[129], и заметил, как тот порезал руку ее листом. Тогда силой мысли своей обратил он потекшую кровь в сок растения с целью испытать, не заносчив ли этот брахман. Увидев это превращение, воскликнул аскет в непомерной гордости: «Сиддхом[130] я стал!»
Тогда Вараручи, рассмеявшись, сказал ему: «Это я, чтобы испытать тебя, обратил твою кровь в сок куши. Пока еще ты не освободился от заносчивости, аскет! А она — трудное препятствие на пути к истинному знанию, без которого и сотни обетов не принесут спасения. Не найти тем, у кого истощилась добродетель, пути на небо. Освобождения не достичь тому, кто просто его желает. Потому прежде всего попытайся избавиться от заносчивости!» Покорно согласился мудрец и поблагодарил Вараручи, а тот устремился дальше, в обитель Бадарику, и наконец достиг ее мирных пределов. Там он, желая освободиться от облика смертного, глубокой преданностью снискал покровительство богини.
И она, явившись ему, сказала, что добиться этого он сможет, испепелив свое смертное тело огнем упорного размышления. Послушался он ее и сделал так, как она велела. Тогда снова стал он ганом. Канабхути же все ожидал желанной встречи с Гунадхьей.
Вот пятая волна книги «Вступление к рассказу» в «Океане сказаний» великого поэта Сомадевы.
Волна шестая
А тем временем Мальяван в облике смертного под именем Гунадхьи скитался по лесу. Он служил царю Сатавахане[131]. Отринув, согласно обету, знание санскрита и двух других языков, удрученный душой, пошел он поклониться богине, живущей в лесах Виндхья. По ее соизволению встретился Мальяван с Канабхути, и тотчас же вспомнил он обо всем, что с ним прежде случилось. И тогда, чтобы не пользоваться ни одним из остальных языков, обратился он к Канабхути на языке пайшачи[132], назвал себя и так ему сказал: «Расскажи мне услышанное от Пушпаданты божественное сказание, и тогда кончится срок действия проклятия, которое тяготеет над тобой и надо мной».
124
131