В просвет между занавесками Масаёри мельком увидел Инумия и подумал, что она необычайно красива и гораздо лучше и очаровательнее, чем была Фудзицубо в её возрасте. Девочка производила впечатление очень утончённой. Среди внучек Масаёри некоторые принцессы были великолепны, но он вспоминал, какими они были в детстве, и вынужден был признать, что до Инумия им далеко. Она казалась небожителъницей, сошедшей на землю.
Как только показались юные служанки, шествующие впереди, зазвучала музыка. Спокойные звуки струнных и духовых сливались в гармонии. Очарованию не было пределов. Отрёкшийся император Сага веером отбивал такт, а император Судзаку подпевал музыкантам. Такого ещё никто не видел.
Придворные четвёртого и пятого ранга подвезли к госпоже и Инумия ручные экипажи. Император Судзаку отдал второму военачальнику Императорской охраны приказание, чтобы экипажи подвезли к перилам веранды с юго-восточной стороны. Впереди встали левый и правый министры, и шествие двинулось к веранде. Накатада был в числе тех, кто тянул экипаж Инумия. Накатада и Канэмаса, расставив занавески, собрались посадить Инумия в экипаж, но в это время отрёкшийся император заметил, что нужно соблюдать порядок по старшинству, и первой посадили госпожу. Затем приблизился экипаж для Инумия, который тянули Масаёри и другие придворные.
Лучи заходящего солнца пронизывали ленты переносных занавесок, и госпожа в их свете выглядела необычайно красивой. Она была в китайском платье из узорчатого шёлка такого густого красного цвета, что он казался чёрным, в трёхслойных штанах, в платье из голубого узорчатого шёлка, в китайском ‹…› и нескольких платьях из тонкого шёлка. Шлейф её платья был белым с тёмно-синими узорами, с лентами, окрашенными то бледно, то густо. Кроме того, на ней было платье тёмно-фиолетового цвета так называемой двойной окраски и китайское платье. Инумия была одета в платье из китайского шёлка с узорами в виде китайских гвоздик, в накидку с прорезами из узорчатого шёлка и в трёхслойные штаны.
Когда Инумия вышла из экипажа, госпожа поправила на ней одежду. В просветах переносных занавесок можно было видеть, как госпожа на коленях двигалась к своему месту. Она казалась яркой бабочкой. Инумия тоже, закрыв лицо маленьким веером, на коленях продвигалась к своему сиденью. Императору Судзаку удалось увидеть её в просветах занавесок, и он был восхищён её красотой.
Госпожа была стройной и красивой, выглядела она очень молодой, и можно было подумать, что ей чуть больше двадцати лет. Волосы, стелившиеся по её шлейфу, блестели, они были ни слишком тонкими, ни слишком густыми. Когда она в сопровождении прислуживающих дам продвигалась на коленях к своему месту, её сквозь ленты занавески увидел Масаёри. «Невероятно! Её можно принять за младшую сестру Накатада. Она гораздо красивее, чем моя дочь Дзидзюдэн! Если бы я был молод, я бы такую красавицу не пропустил», — думал он с завистью и горечью.
Четверо внуков Сагано, красивые, белолицые, танцевали превосходно. Все, начиная с отрёкшихся императоров, громко восхищались ими.
— Они ещё малы, но танцуют прекрасно, — сказал император Судзаку. — Их надо поселить у меня во дворце, чтобы они там могли спокойно совершенствоваться в танцах и музыке.
— Эти четверо юношей служат в доме Накатада, — сказал Масаёри.
— Очень хороши, ни в чём не сыщешь изъяна, — продолжал император.
Принцы, министры и остальные сановники смотрели на мальчиков с восхищением. Сидевшие близко от лестницы громко восторгались ими: «Никто из их ровесников так прекрасно не танцует!» Масаёри и Канэмаса сняли со своих плеч накидки и пожаловали их танцовщикам, принцы и другие придворные последовали их примеру. Мальчики застеснялись и убежали, не окончив танцевать, и хотя их звали обратно, они ни в какую перед зрителями не появлялись. Придворные в недоумении спрашивали у генерала: «Чьи это сыновья?» Накатада отвечал, что, мол, это сыновья такого-то и такого-то, они воспитывались в глуши, поэтому и убежали. «Теперь понятно, — заговорили между собой принцы и придворные. — Токимоти был прекрасным человеком. И голос у него был очень красивый».
Мальчиков звали снова и снова, и наконец они появились.
— Они и на духовых инструментах хорошо играют, — сказал Накатада.
«Невероятно!» — удивились присутствующие и попросили их сыграть что-нибудь.
Все четверо прекрасно исполнили на духовых многие произведения. Мальчики были ещё юны, но манеры их были превосходны и музыкальная одарённость несомненна. Сыновья отрёкшихся императоров захотели взять их к себе на службу, заспорили между собой и сердились друг на друга: никому не хотелось уступать. «Младший брат наследника престола хорошо играет на флейте, но далеко не так, как эти мальчики», — думал Масаёри, который был бы рад хотя бы двух из них приставить к наследнику престола, но поскольку и другие принцы хотели взять их к себе на службу, Масаёри о своём желании не заявил. Однако Фудзицубо во что бы то ни стало вознамерилась, чтобы двое из внуков Сагано служили у наследника престола и его брата. Красивых детей много и кроме них, но эти, несмотря на свой возраст, искусны чрезвычайно и могли быть приближены к принцам. Отрёкшийся император Сага сказал:
— Одного из них я возьму на службу в свой дворец.
Фудзицубо изнывала от зависти. Рядом с ней сидела Первая принцесса, и Фудзицубо попросила её:
— Скажи генералу, что того, кто играл на органчике, я хочу определить к наследнику престола, а того, кто играл на флейте — взять в свой дворец.
Когда генерал подошёл к жене, она передала ему слова Фудзицубо.
— Прекрасно, — ответил Накатада.
Пятый и Шестой сыновья императора Судзаку говорили:
— Мы непременно хотим взять на службу этих мальчиков.
Седьмой же принц произнёс:
— Пусть они говорят, что хотят, у них ничего не выйдет, потому что я возьму их к себе. ‹…›
— Но есть четверо других мальчиков, они тоже великолепны. Я пошлю их к тебе, — пообещал Накатада.
— Нет. Они, наверное, и танцевать не могут, и некрасивые. Я других не хочу.
Принцы, которые с детских лет воспитывались вместе, начали ссориться друг с другом. «Я пожалуюсь отцу», — говорил каждый. Но отрёкшийся император на всех на них смотрел с одинаковой любовью.
Наступил вечер.
Император Судзаку поднялся со своего места и приблизился к переносной занавеске, за которой расположилась мать Накатада.
— Столько времени мы не виделись, и мне уже давно хотелось самому навестить вас. Ныне я уже не мечтаю, как раньше, хоть изредка слушать ваше исполнение. Мне иногда казалось, что вы томитесь скукой,[393] и я посылал за вами экипаж, но вы так и не пожаловали ко мне. Сейчас я наслаждаюсь покоем и иногда втайне мечтаю о встречах с вами. Пусть надо мной будут смеяться, но ничего больше я так не жажду в этом мире. Если даже вы не можете пойти навстречу моим намерениям, то хотя бы поиграйте для меня на кото, звуки которого должны быть так сладостны. Я очень сожалею, что вы так равнодушны ко мне.
— Ни днём, ни ночью я не забывала ваших милостивых слов, — ответила госпожа. — Но всё это время я была так занята воспитанием Инумия и её брата, что даже изредка не могла появляться во дворце. Вы хотите слушать мою игру на кото, но я стала стара и вряд ли могу исполнять музыку, как должно. Как же мне быть?
— Ваши речи всегда были очень благоразумны, — промолвил император Судзаку. — Сядьте за кото и поиграйте то, чему вас учил отец. Из пьес для хосоо-фу сыграйте мне три или четыре, ведь выученного забыть нельзя. Судзуси рассказывал мне, что в ночь встречи звёзд он слышал несказанно прекрасную музыку. Сыграйте же сегодня вечером то, что вы играли в ту ночь, начиная с пьес для рюкаку-фу. Когда ещё нам представится подобный случай! И император Сага прибыл сюда, чтобы послушать вас. Ему осталось так мало жить в нашем мире. Есть ещё одна причина его визита: он часто сожалеет о том зле, которое причинил вашей семье, и надеется сегодня получить ваше прощение. Не надо, чтобы он мучился этим, и было бы прекрасно, если бы вы избавили его от угрызений совести. Тогда он сегодня был бы совершенно счастлив. Я хотел бы ещё сказать, что очень доволен приёмом Накатада, но сейчас меня занимает другое. Что же вы ответите на мои слова?