— И впрямь, получив послание с другим посыльным, я бы, наверное, никогда не смогла вспомнить о нём… — промолвила она и, прочитав, воскликнула: — Ах, неужели это написано от чистого сердца?
— Как вы можете сомневаться? С какой целью отец стал бы обманывать вас? Он велел передать: «В доме на Первом проспекте сейчас много жён, и вряд ли госпоже там живётся так хорошо, как раньше. В конце концов она будет там несчастна, поэтому лучше ей переехать сюда». В усадьбе на Третьем проспекте никого нет, за домом присматривает только моя мать, хозяйка усадьбы.
— Этой-то единственной хозяйки я робею больше, чем целой толпы красавиц. Раньше она была недовольна, когда муж время от времени виделся со мной. А что будет нынче?
— Ничего подобного не следует опасаться, — заверил её Накатада. — Моя мать говорила с отцом о вашем положении с большим участием. Отец написал вам письмо под влиянием этого разговора.
— Я бы могла окончить мою жизнь так, как живу сейчас. Но только горько мне слышать, что говорит обо мне моя отец: «Тяжело думать, что всё ещё не умерла та дочь, которая опозорила свою семью», — заплакала принцесса. — Если я буду упорствовать и отказываться от предложения Канэмаса, ничего хорошего из этого не выйдет. Я уже буду довольна, если батюшка услышит, что Канэмаса вспомнил обо мне. Ведь что ни говори, нет ничего печальнее, чем женщина, которую когда-то любил муж, а потом оставил. Но как же я отправлюсь туда, где живёт эта умная, безупречная госпожа?.. И всё же я должна последовать вашим словам…
— Вы меня очень обрадовали, — сказал Накатада. — Мой визит был не напрасен, если вы изволите согласиться. В двадцать пятый день мой отец приедет за вами.
Он попросил, чтобы принцесса написала ответ, но она возразила:
— Вряд ли это стоит делать. Передайте на словах, что я сказала.
— Это невозможно. Если я возвращусь без ответа, отец начнёт подозревать, что я и не был у вас. Напишите хотя бы несколько слов, — стал упрашивать её Накатада.
Тем временем управляющий принцессы пригласил сопровождающих Накатада в домашнюю управу и угощал их вином. Для самого генерала очень красиво разложили на подносе отборные фрукты, сушёную снедь и внесли вместе с рисом и вином. Ему прислуживала за столом дама по имени Укон, которую Канэмаса в своё время пригласил на службу; в прошлом необычайная красавица, она и сейчас ещё была довольно хороша.
— Мой отец никак не может забыть вас и всё время говорит о вашей красоте, — сказал Накатада.
— Ах, вряд ли в моём доме есть кто-нибудь — красавица или уродина, — о ком помнил бы ваш отец.
— Отныне и я не смогу забыть вас, — продолжал Накатада.
Укон ещё раз наполнила его чашу вином.
— Какое редкостное счастье, что вы навестили меня. — С этими словами принцесса, приблизившись к переносной занавеске, велела поднести ему вино.
— Без ответа я не смогу возвратиться домой, так здесь и останусь, — напомнил Накатада.
— Ах, как это затруднительно! — вздохнула госпожа и затем написала:
«Не могла я поверить в правдивость Вашего письма, но Ваш посыльный столь искренен, что завоевал моё сердце.
Не помню, когда
На тебя я сердилась,
Но долгие годы
Рукавом китайского платья
Горючие слёзы я утирала».
Она сложила письмо, привязала его к ветке клёна, которая стояла в вазе и на которой некрасиво висели уже высохшие листья, и вручила Накатада.
— Не видит никто, как в старом доме осыпаются листья.[101] — С этими словами генерал вышел из комнаты.
В это время кто-то из южного строения бросил ему мандарин.
— Вот я и дождался, — сказал Накатада и подобрал плод.
Он двинулся далее, и тут из восточного флигеля кто-то кинул ему плод цитруса и крупный каштан. Когда генерал подбирал их, из восточного флигеля послышался мелодичный голос женщины, по-видимому, лет тридцати:
— Кому же я бросила плод?
— Путнику, бредущему по свету, — ответил Накатада и вышел из ворот.[102]
Накатада возвратился в усадьбу на Третьем проспекте, вручил отцу письмо и передал слова принцессы.
— Прискорбно всё это слышать, — промолвил Канэмаса. — Даже раньше она не считала наш брак достойным её положения, а сейчас и вовсе думает, что жить ей незачем. Кстати, не запущена ли усадьба на Первом проспекте? Как она живёт?
— Как там в задних помещениях, я не видел. На первый взгляд всё кажется пристойным. В домашней управе чиновников много, низших слуг тоже достаточно. Открыли кладовые, принесли разной снеди, начали меня угощать. И покои принцессы убраны роскошно, в доме много и юных, и взрослых служанок.
— У неё много сокровищ, — заметил отец. — Она старшая дочь у матери[103] и от неё наследовала большое богатство. Принцесса владеет большими поместьями, поэтому у неё великолепная утварь и множество драгоценных вещиц.
— Когда я был в этом грустном доме, меня сильно ушибли. Бросали в меня не камнями, а вот чем. Очень было больно. И Накатада показал подобранные им плоды.
— Как странно! — удивился Канэмаса.
Он снял кожуру каштана и обнаружил внутри записку на красной бумаге:
«С печалью гляжу
На дорогу,
По которой когда-то
Ко мне приходил ты,
А теперь безучастно проходишь».
Не говоря ни слова, Канэмаса взял плод цитруса и увидел внутри записку на жёлтой бумаге:
«Былое не в силах
Забыть,
Дом, в котором
Долго жила,
Не могу я оставить».
В мандарине лежала записка на красной бумаге:
«Меня завещая тебе,
Отец мой
С миром расстался.
Так как же случилось,
Что ты меня позабыл?»
Слёзы градом хлынули из глаз Канэмаса. Мать Накатада, глядя на него, с грустью подумала: «Он любил их и потом всех оставил, чтобы жить только со мной» — и заплакала.
«Подобрал я никчёмные вещи. Не надо было этого делать», — огорчился Накатада.
Некоторое время Канэмаса был погружён в свои мысли и наконец произнёс:
— Этот мандарин бросила средняя дочь покойного главы Палаты обрядов. Отец её, пригласив меня, сказал так: «Вряд ли я долго проживу на свете. У меня есть дочь, которую я очень люблю. Говорят, что ты непостоянен, но я хочу, чтобы ты любил мою дочь». Он отдал мне её в жёны, ей тогда было тринадцать лет. Очень скоро после этого отец её скончался. А через некоторое время ты поселилась здесь, — сказал он, обращаясь к жене. — Вероятно, она на меня очень сердится. Этот каштан бросила сестра советника Накаёри. Ей бы выйти замуж за какого-нибудь прекрасного человека! На музыкальных инструментах она играет лучше своего брата, искусна во многом, и все без исключения умеет сделать превосходно. Да и внешность у неё располагающая, манеры очень любезны. А плод цитруса бросила сводная по отцу сестра министра Тикагэ. Она младше брата, мать у неё — принцесса. При императоре Сага она была наложницей Умэцубо. Эта дама знала толк в любви. Я уговорил её и женился, хотя она гораздо старше меня, по возрасту годится мне в матери. А в западном флигеле проживает бывшая придворная дама. Это дочь советника сайсё, который одновременно занимал пост второго военачальника Личной императорской охраны. Она превосходно играет на лютне. У неё родился сын. Как-то она его воспитала? Там живут и другие дамы, да к чему их вспоминать сейчас? Напишу-ка я ответ дочери главы Палаты обрядов.
— Ответьте всем, кто послал вам письма. Я поднял плоды — и дамы, не получив ответа, подумают, что я ничего вам не передал, — заметил Накатада.
— Выберите в кладовой три самых больших мандарина, без царапин и принесите сюда, — распорядился Канэмаса.
Прорезав в каждом мандарине маленькое отверстие, он вытащил через него всю мякоть, сделав таким образом что-то вроде сосудов.
101
Прим.30 гл. XIV:
Накатада намекает на известное стихотворение Ки Цураюки о кленовых листьях, блистающих в темноте ночи как парча (см. примеч. 41 к гл. VIII).
102
Прим.31 гл. XIV: Плоды, как следует из дальнейшего, содержат послания к Канэмаса. Но эпизод этот имеет и второй план, он восходит к биографии знаменитого китайского поэта IV в. Пань Юэ, известного своей красотой. Женщины, восхищённые его талантом и внешностью, бросали в него фруктами.
103
Прим.32 гл. XIV:
Не вполне понятное место. Жена Канэмаса является третьей дочерью императора Сага, но можно предположить, что две первые были от других матерей.