— Они мне понадобятся, когда я начну проигрывать.
И ничего никому не давал. Все монеты были золотые.
Несколько раз гостям подносили вино. Там собралась вся знать столицы. Гости чувствовали себя свободно, шутили и развлекались — так прошла половина ночи. Накатада вышел на восточную веранду, постоял там, опершись спиной о столб, и заглянул внутрь. Занавеси были подняты на два сяку, и он увидел около сорока дам, одетых в красные и зелёные китайские платья со шлейфами из узорчатого шёлка, окрашенного травами. Они сидели друг подле друга и сочиняли стихи по случаю сегодняшнего пира. Некоторые о чём-то спорили между собой. При них было более десяти юных служанок, одетых в зелёные пятислойные платья, верхние штаны из узорчатого шёлка, накидки из узорчатого лощёного шёлка и трёхслойные штаны. Они раскладывали перед дамами серебряные монеты. На веранде между столбами висели фонари. В больших коробах из цезальпинии стояло много светильников, в которых горел огонь и возле которых лежали серебряные палочки. В восточной галерее на полках стояли сумимоно.[109]
Через некоторое время прибыли правитель провинции Ки Танэмацу и его подчинённые в сопровождении слуг, которые несли подарки: десять лососей, завёрнутых в соломенные и тростниковые циновки, карпов и морских окуней с коровьим горохом; на ветке висели фазан и три карпа с мешочком гороха, на другой — два голубя с таким же мешочком. В двух серебряных сосудах в форме мешков были мёд и аррорут. Подарки были расставлены в восточной галерее. Кроме того, от жены Танэмацу было прислано три подноса из кипарисовика, четыре высоких чаши с подставками и четыре кувшина с завязанным горлом — эта подарки были расставлены на веранде перед Судзуси. Когда их открыли, оказалось, что они наполнены макрелью, сваренными моллюсками «морское ушко», морскими водорослями миру и сладкими водорослями аманори.
В это время Накатада неожиданно вошёл в передние покои. Сидевшие там дамы переполошились, но он успокоил их:
— Разве мы не связаны неразрывными узами и разве нам не дозволено входить друг к другу?
Перед занавесью главных покоев стояли подарки, присланные Масаёри, Тадамаса и Танэмацу. Подношения последнего были особенно великолепны. В главных покоях было много одетых в белое дам.
— Теперь ты стала взрослой и отныне будешь нянчить сына. Рядом с ними моей дочери придётся стыдиться за своё убожество, — обратился Накатада к Имамия.
— Вы говорите так потому, что уже к ней привыкли, — ответила та из глубины помещения.
— Раньше говорили, что ты стесняешься и никогда прямо не отвечаешь. А теперь я могу слышать твой голос. Прислал ли тебе письмо военачальник Императорского эскорта? — продолжал Накатада.
<…>
— Ведь я не служу в Императорском эскорте… И я зашёл к тебе с честными намерениями, — сказал генерал.
Он посмотрел на подносы из кипарисовика с фруктами, уложенными горкой на серебряных тарелочках в четыре сун.
Из глубины помещения показалась дама с чашей, наполненной вином, и раздался мелодичный голос:
— Сколько бы лет ни прошло,
Такого дня больше не будет.
Хочу, чтобы ты помнил
О чаше этой
Многие тысячелетья!
Генерал, взяв чашу, ответил:
— Снова и снова
С рожденьем детей
Будем тебя поздравлять.
Пока же за первенца
Чашу осушим!
— Чей это был голос? — спросил он. ‹…›
— Мы будем порицать тех, кто не захочет пить вина, — послышались голоса.
Из южной части помещения раздался громкий голос Мияхата:
— Господин генерал! Отец украл ваши деньги, что были здесь!
— Немедленно ударь вора! — ответил ему Накатада. ‹…›
Из глубины помещения снова и снова посылали чаши с вином.
— Пройдут мириады веков,
Коль начну я считать
Чаши, что мне преподносят.
Пусть столько же длится
Процветанье твоё! —
С этими словами Накатада прошёл в глубину помещения. Там сидели в ряд братья Имамия, и каждый из них, приговаривая то и это, стал предлагать Накатада чашу с вином.
— Куда это я попал! — воскликнул Накатада и собрался было уйти.
Но в это время супруга принца Сикибукё вынесла знаменитую лютню, которой владел Судзуси, и сказала Накатада:
— Поиграйте на ней, хотя бы немножко!
Генерал без слов заиграл на лютне. «Это действительно замечательный инструмент», — подумал он. Полились чарующие звуки песни, которую несколько дней назад пели юные служанки. «Где же Корэкосо? Надо было бы и сейчас щёлкнуть веером!» — думал при этом Накатада. Поиграв немного, он поднялся, собираясь уйти, но Хёэ преградила ему путь си словами:
— Тем, кто вошёл сюда, так просто отсюда не выйти.
— Что за напасть! Мне кажется, что меня со всех сторон окружили обезьяны! — воскликнул он.
— Это вы о своих телохранителях?
— Уж очень назойливые сопровождающие! — сказал он.
В это время из задних комнат вынесли однослойное платье из узорчатого лощёного шёлка красного цвета, отливающего чёрным, накидку с прорезами из ткани бледно-фиолетового цвета, трёхслойные штаны — нечего говорить, как прекрасна была эта одежда. Её преподнесла генералу дама по имени Тюдзё. В той части помещения, где дамы сочиняли стихи, стояли тушечницы. Накатада прошёл туда, взял кисть, вытащил из-за пазухи бумагу, написал записку и привязал к поясу полученных штанов. Он вышел из покоев на веранду, возле перил стоял Корэкосо, и вручил ему подаренную одежду со словами:
— Когда мы недавно встречались, я не знал, кто ты. Теперь же мы по крайней мере познакомились.
Он спустился по лестнице и тайком направился к выходу, но Судзуси, заметив это, спустился с южной стороны, даже не надев обуви, и догнал его.
— Почему ты бежишь от нас, как монах в «Спальне стражника»?[110] — спросил он. — Ты уходишь, точно человек, который ненароком зашёл к незнакомым людям. Здесь нет никого, кто был бы выше тебя по чину, а со старшим советником Тадатоси вы в дружеских отношениях. У меня всегда можно и вспомнить прошлое, и завязать новую дружбу. ‹…›
— Что ты беспокоишься? По правде говоря, я пошёл поговорить с Корэкосо, но меня пригласили в главные покои и стали усердно угощать вином, я прямо не знал, что делать, и еле-еле смог улизнуть оттуда, — стал оправдываться Накатада. ‹…›
Между тремя сыновьями Масаёри, Судзуси и Накатада завязался разговор. В комнату вошёл придворный пятого ранга Мотодзуми, восьмой сын министра, следовавший по старшинству за покойным Накадзуми. В то время он служил главой Императорской сокровищницы и архивариусом. Это был неутомимый искатель любовных приключений, превосходивший своего покойного брата и внешностью, и тонкостью чувств. Он вошёл в помещение с чашей в руках.
— Когда я вижу тебя, я совершенно забываю все свои неприятности, — сказал Накатада. — Государь велел мне прийти во дворец после церемонии провозглашения святых имён Будды, а я так и не явился. При случае доложи императору, что я был болен и не мог быть во дворце. Как нам недостаёт на таких пирах Накаёри! — продолжал он.
— Фудзицубо совершила достаточно зла, — сказал Судзуси. — Она была рождена для того, чтобы причинять людям Задания. Мою жизнь она разбила совершенно, да и других тоже. Сейчас я думаю только об одном — уйти в монастырь или нет.
— Ты не пьян? Что ты говоришь? — удивился Накатада.
— Я и трезвый говорю то же самое. Все к этому, должно быть, привыкли. А тебе разве не случается говорить серьёзные вещи? — спросил в свою очередь Судзуси.
— Ты держишься как глупец, строящий из себя мудреца, — сказал Накатада.
— Ты прав, — согласился его друг. — Советник Масаакира глядит на меня издали и очень негодует.
Находившиеся рядом с ними могли слышать их разговор. «Вот оно что!», — решили они. А братья и сёстры Фудзицубо, расположившиеся на веранде и за занавесью, при этом подумали: «Как неприятно слушать такое!»
110
Прим.5 гл. XV:
«Спальня стражника» («Тонэри-но нэя») — юмористическая повесть, до нашего времени не сохранилась.