— Как же мне отблагодарить его за дом? — спросил Канэмаса. — Мне бы хотелось весной с этим делом покончить.
— Он сказал, что ничего за дом не примет. «Вы считаете меня совсем низким человеком, если предлагаете возмещение» — вот его слова, — ответил Накатада.
Вскоре он покинул усадьбу отца.
В пятый день второго месяца в усадьбу на Первом проспекте, где оставалась жить дочь покойного главы Палаты обрядов, въехало три экипажа. В одном из экипажей стоял сундук с платьем, в которое госпожа должна была переодеться. В свите было пять-шесть человек, пользовавшихся полным доверием Канэмаса. Глубокой ночью экипажи въехали в усадьбу, и Канэмаса сразу прошёл в покои госпожи. К его приезду приоделись, четыре прислуживающих дамы, юные служанки, низшие служанки и сама госпожа были в многослойных белых платьях. Зажгли масляные лампы.
— Я приезжал сюда несколько дней назад, но не мог поговорить с тобой, — начал Канэмаса. — Мои чувства к тебе всегда оставались неизменными, но когда я неожиданно для самого себя встретил ту, с которой в молодости обменялся клятвами верности и которая, удалившись от мира, жила в глуши, мне стало очень жаль её, и я прожил с ней несколько лет. Всё это время я не отвечал даже на твои письма… Но мы сможем обо всём спокойно поговорить позже. На восток от моей усадьбы на Третьем проспекте стоит маленький домик. Переезжай туда и живи в своё удовольствие. Здесь же ты не можешь жить, как тебе подобает, поэтому я приехал за тобой.
— Так сразу? — не верила госпожа.
— О чём-нибудь ценном, будь оно у тебя, следовало бы подумать, а так, всякие мелочи оставь здесь и поручи кормилице присматривать за ними. Надо переезжать сегодня, потому что нынешний день счастливый, — убеждал её Канэмаса.
— Ну, разве что… — промолвила она.
Канэмаса велел подвести экипажи к дому, усадил в них госпожу и прислуживающих ей дам, и, стараясь не привлекать к себе чьего-либо внимания, господа выехали через западные ворота.
Приехав в новый дом, они обнаружили, что везде в покоях стоят красивые ширмы и переносные занавески. Не было ничего такого из утвари, чего бы здесь недоставало. В ту ночь генерал остался с госпожой, и им было приготовлено прекрасное угощение.
Утром Канэмаса осмотрел внутреннее убранство дома. Он подошёл к двум китайским сундукам, покрытым покрывалами. Сундуки были заперты на ключ. Генерал отпер их и стал рассматривать содержимое. Сами сундуки были сделаны из пахучего дерева, в одном из них была сложена разнообразная одежда, в другом — прекрасный шёлк, вата, в каждом лежала бумага. Одежда висела и на вешалках. Были поставлены раздвижные перегородки, стояло много всевозможных столиков, китайских коробок, в передних покоях — три шкафчика в четыре сяку высотой и один — в три сяку. Шкафчики тоже были заперты на ключ. Канэмаса открыл их и осмотрел, там было десять двухъярусных наборов письменных принадлежностей для мужчин и женщин. Имелись ещё два больших шкафа, в одном были красиво разложены китайские раритеты, во втором — разнообразные светильники. Везде были повешены новые белые занавеси. К северу от главного строения располагался так называемый «длинный дом», с многими помещениями; там находилась кухня, там делали вино, держали соленья, уголь, дрова и масло. В кладовых хранились медные монеты, рис, грубое полотно. Всё было заперто, ключи же прятали в шкафчике. В буфетной царил порядок.
Осмотрев все помещения, генерал возвратился в покои госпожи. Госпожа была в одежде, которую он привёз вечером, в платьях и накидке с прорезами из узорчатого и лощёного шёлка. Ей было год-два до сорока, у неё были очень благородные черты лица и милое, почти детское выражение. Длинные волосы стелились на два сяку по полу. Она выглядела очень молодой.
— Пошли кого-нибудь сказать дамам, оставшимся на Первом проспекте, чтобы они все мелочи поручили кормилице, хорошенько убрали помещения и приехали сюда, — сказал генерал госпоже.[129]
Он вручил ей бумагу на владение домом и опись всей утвари.
— Положи куда-нибудь в надёжное место и не теряй. Я не смогу постоянно находиться здесь. Но отныне ты будешь жить близко от меня, и время от времени я буду заглядывать сюда. Ты уже немолода, родителей у тебя нет, и ты не смогла бы продолжать жить так, как жила до сих пор. У матери Накатада, которая живёт в другой усадьбе, очень доброе сердце, это человек, каких мало. Не избегай её, а подружись с ней, — сказал он ей на прощание.
Канэмаса вернулся домой и прошёл к матери Накатада. Она была очень красива, надела великолепные одежды, расчесала волосы и казалась молоденькой девушкой, ожидающей приезда жениха. И в другой обстановке, в каком-нибудь тёмном домишке она выглядела бы блистательной. Я не говорю о том, какими изумительными ароматами были окурены её одежды. Ей прислуживало около тридцати дам, тоже писаных красавиц, из которых человек двадцать находилось постоянно при ней. Юных служаночек и низшей прислуги было очень много. Усадьба, в которой жила госпожа, занимала площадь в один те, каждый год Канэмаса заботился о том, чтобы расширить дом и достроить новые помещения.
— Мне хотелось обеспечить здесь покойное житьё моим жёнам, влачившим жалкое существование. Я сделал это. Та, которую я только что перевёз на Третий проспект, находилась поистине в бедственном положении. Кажется, что отец оставил ей много добра и хорошее поместье, но я в течение нескольких лет не заботился о ней, и за эти годы все, кто служил у неё, куда-то исчезли. И прислуживающие ей дамы, не получая средств к существованию, покинули её. Вот в каком положении пребывала бедняжка. У тебя нет любимой подруги, пусть эта всеми забытая госпожа станет твоей наперсницей. Позаботься о ней, — попросил Канэмаса жену.
— Как тяжко приходится молодым женщинам, когда они лишаются родителей и не имеют покровителей, — вздохнула госпожа. — Таков уж наш мир. Когда-то я жила, не испытывая особых страданий, и не представляла себе, что такое жизнь, а родители мои говорили, как будто проклиная наше существование: «Если судьба к человеку жестока, то как бы он ни стремился добиться счастья, он всё время будет страдать. Если же судьба к нему благосклонна, то брось его в пучину бедствий, всё будет хорошо. Надо довериться богам и буддам». Вскоре родители мои скончались, и я узнала, что такое скорбь. Такое случается даже с принцессами!
— Ты, конечно, права. Как я счастлив, что у меня не много дочерей! Этот день я посвящу моим бывшим жёнам, пойду навещу Третью принцессу. — И с этими словами он направился к матери Насицубо.
У неё был очень благородный, полный достоинства вид, так что она казалась даже неприступной.
— Я долго не появлялся у тебя на Первом проспекте, но поскольку теперь ты живёшь не так далеко, мне бы хотелось время от времени видеть тебя, — начал Канэмаса. — В те времена, когда я ещё не знал, что такое свет, я сблизился с матерью Накатада, тогда совсем юной девицей. Для меня оставалось тайной, что у нас родился сын. Не выдержав своего бедственного положения, она скрылась от людей, и я долго не мог отыскать её. Наконец совершенно неожиданно я встретился с ними. Это тогда я сказал тебе, что скоро вернусь, но больше не появился, тебе всё должно было показаться очень странным. С тех пор я был с нею, ни одну женщину я больше не посетил и даже на службу во дворец ходил не так усердно, как раньше. Она приняла такую жизнь, но я всё же беспокоился: что если она уйдёт и опять где-нибудь скроется? Никогда ведь не знаешь, что таится в сердце женщины. Кроме того, ради сына мне нужно было вести себя, как подобает отцу. Я со стыдом думал: «Вдруг он найдёт моё поведение недостойным?» Ведь он совсем на меня непохож; несмотря на свои молодые годы, он очень серьёзен, и у него одна-единственная жена. Мне было бы стыдно, если бы он видел, что я хожу то туда, то сюда, как я делал в молодости… Тебя я забыть до сих пор не могу, но…
— Тебе не нужно извиняться передо мной, — ответила госпожа. — Мне говорили, что и Накатада раньше не уступал тебе в поисках наслаждений, но жена его — известная красавица, и он остепенился. И с тобой произошло то же самое. Госпожа главная распорядительница — несравненная красавица, и она стала твоей единственной женой. Никто другой не смог так прочно овладеть твоим сердцем.
129
Прим.24 гл. XV:
Далее следует фраза, представляющая собой вставку. Оставлена нами без перевода.