— Странно, что, являясь во дворец, вы не осмеливаетесь обратиться ко мне, — ответила она. — Почему бы вам не попросить Акоги, если вы хотите мне что-либо передать?
— Мне всё время хочется говорить с вами, но только сегодня я удостоился вашего ответа! — воскликнул он.
На веранде показался принц Тадаясу, и Судзуси пришлось уйти.
Принц вошёл в покои и обратился к матери:
— Почему вы сидите здесь? Десятый принц спрашивает меня, где вы.
— Я сейчас разговариваю с редкой гостьей, — ответила она. — Подождите меня ещё немного.
— Это действительно редкая гостья, — согласился принц. — Я не хочу быть назойливым и не наношу ей визита, даже когда посещаю наследника престола. А поскольку убедился, что она никогда на письма мои не отвечает, то я их и не посылаю. Я слышал, что Фудзицубо должна пожаловать в родительский дом, но не мог написать ей. Ведь об этом говорится: «Не ждёт меня».[140]
Наступил вечер. Перед дамами поставили столики с едой, и слуги, один за другим, приносили полные подносы.
— Я буду навещать вас. Если что-то понадобится, обращайтесь ко мне, я всегда поблизости. — С этими словами принц вышел из покоев.
— Неужели то, что он сказал в пятидесятый день рождения Инумия и что так удивило меня, — правда? — произнесла жена Масаёри.
— Я ничего не знаю. Что же он сказал? — заинтересовалась Фудзицубо.
— Очень трудно приходится, когда твои сыновья молоды и ищут наслаждений. Это причиняет большие страдания в нашем мире, — ответила жена Масаёри. — Лучше умереть, чем видеть то, что противно, на что не хочется смотреть. Наш Тикадзуми[141] с детства казался странным и склонным к удовольствиям. <…> Он не мог входить в её покои,[142] но выбрал себе жену, и я думала, что теперь мне о нём волноваться не придётся. Но нет, к жене он больше не показывается, всё время бродит вокруг её покоев. Ничем не занимается и сам этим тяготится. Он говорит: «Я терпеть больше не в силах и ни о чём больше не думаю, но вот Накадзуми уже нарушил сыновний долг и ушёл из жизни раньше родителей, то говорить-то я говорю, да нельзя мне так поступить. Я хочу только просить будд и богов, чтобы они избавили меня от любви <…>». Ничего радостного и приятного я в своей жизни не вижу.
— Почему же Тикадзуми стал замышлять недоброе? — удивилась Фудзицубо. — Нехорошо, когда у человека появляются неподобающие мысли.
— Я ничего не знаю. Всё это меня очень пугает, — призналась госпожа. — Может быть, он любит кого-нибудь из своих младших сестёр?
— Какую же? — вступила в разговор госпожа Дзидзюдэн. — По-моему, он влюблён в Первую принцессу, жену Накатада.
— Нет! Этого не может быть, — возразила мать. — Я склонна думать, что он влюблён во Вторую принцессу. По-видимому, когда она жила в западном флигеле, он в просвет между занавесями подглядывал, как она с Первой принцессой играет в шашки. Но за столь долгое время он так привык к принцессе, что, надо думать, сердце его успокоится.[143]
— Первая принцесса очень скоро вышла замуж за Накатада, который тогда был императорским сопровождающим, — сказала Дзидзюдэн. — Из всех придворных государь особенно жалует его. И видя такие милости, мой брат, должно быть, думает: «Если к постороннему такое отношение, то ко мне бы…»
— Ах, не злите меня! — рассердилась мать. — Как можно ставить на одну доску моего сына и Накатада? Человека не определяют по его положению. Манеры, поведение — вот что ценится в людях. <…>
— Он умный человек, как же он мог такое сказать?[144] — удивилась Фудзицубо. — Всей душой отдаться пустым вещам, быть готовым из-за этого умереть — это ли поведение взрослого человека? Надо сказать ему, чтобы он хорошенько подумал. И обыкновенный человек может подняться до выдающихся людей.
— А меня вот беспокоит другое, — сказала Дзидзюдэн. — После смены одежд[145] я собираюсь возвратиться в императорский дворец и хотела бы взять с собой принцесс. Но как быть с ними, когда мне нужно будет идти на службу к государю? Думала оставить их у Первой принцессы, но согласится ли она? К тому же Вторую принцессу может увидеть Накатада. <…> Оставить здесь… — но у вас постоянно снуют молодые люди, точно спущенные с узды, плохо всё может кончиться. Даже думать об этом для меня мучительно. Ума не приложу, как поступить <…>.
— Ну, если ты боишься оставлять их у меня, — засмеялась её мать, — отправь к Первой принцессе. Из уважения к государю Накатада не выразит недовольства. Кроме того, если бы Вторая принцесса была гораздо лучше его жены, у тебя были бы основания для беспокойства.
— Ах, разве поймёшь, что у мужчин на сердце? Это и страшно, — вздохнула Дзидзюдэн. — Иногда я думаю, не определить ли её на службу во дворец, но эта мысль так меня тревожит! Наследник престола постоянно твердит о том, чтобы взять её в жёны. Он всё время посылает ей письма. А меня всё это только страшит. Ведь его мать — императрица, и он не очень хорошо воспитан…
Выла уже глубокая ночь, когда все разошлись по своим покоям.
Рано утром Фудзицубо доставили письмо от наследника престола:
«Вчера хотел сразу же ответить тебе, но поскольку ты написала, что чувствуешь себя беспокойно, я решил не посылать письма.
Вижу тебя лишь во сне.
Даже раньше до твоего поступленья
Ко мне во дворец,
Не было столь ненавистно
Мне пробужденье.
Не могу больше оставаться без тебя. Вечером мне было так грустно, что смотрел в огромное небо».[146]
Посыльным был Корэкосо, брат дамы Хёэ, который получил доступ во дворец и служил архивариусом. Он вошёл в покои Фудзицубо и рассказал:
— Вчера наследник престола музицировал в одиночестве и совсем не спал.
— Вероятно, он готовился к бодрствованию в день обезьяны, — пошутила Фудзицубо и написала в ответ:
«Не поэтому ли я и писала Вам?
Меня ты забыл.
Иначе бы в грёзах
Видел меня
Такой же,
Какая я наяву.
Как Вы нетерпеливы!»
— Сейчас мне некогда искать тебе подарок, как-нибудь потом, — сказала она посыльному.
Он засмеялся и отправился к наследнику престола.
После этого пришло письмо от Первой принцессы:
«Как я рада, что тебе удалось после долгого перерыва посетить родной дом! Уже давно с нетерпением я ждала тебя. Почему ты не давала знать о себе? Мне хочется увидеть тебя как можно скорее. Даже в родном доме я не могу общаться с тобой так свободно, как раньше. Былые времена прошли безвозвратно.[147] Ты, конечно, не зайдёшь в мои покои, поэтому я приду к тебе сразу же, как только ты разрешишь».
Фудзицубо ответила ей:
«Спасибо за письмо. Сразу же после приезда мне хотелось увидеть твою замечательную дочку, но ко мне пришло много народу, начались разговоры… Ты пишешь, что придёшь ко мне, но здесь всегда так много народу. Хоть я твоего мужа и побаиваюсь, всё же я сама приду к тебе…»
Отправив письмо, Фудзицубо объявила:
— Пойду к Первой принцессе. Мне хочется поскорее взять на руки Инумия.
— Я увидела её только в тот день, когда ей давали лепёшку, — сказала её мать. — Но и тогда её не сразу вынесли.
— Сейчас она стала очень хорошенькой, — оживилась Дзидзюдэн. — Поднимается, поворачивается, ползает. Как увидит кого-нибудь, сразу расплывается в улыбке. Беленькая, миленькая. Но как говорят, родители всё время держат её перед собой и не спускают с неё глаз.
— Как мне хочется поскорее её увидеть! — воскликнула Фудзицубо. — Чужим её не показывают, но ведь мы с Первой принцессой как сёстры, почему же она стала бы прятать от меня свою дочку?
— Моя дочь ни от кого Инумия не прячет, — возразила Дзидзюдэн. — Но ты знаешь сама, ей никогда не хватает благоразумия.
141
Прим.8 гл. XVI:
Тикадзуми — одиннадцатый сын Масаёри, но поскольку он рождён первой женой, то Коно Тама предполагает, что его имя употреблено здесь ошибочно и что вторая жена говорит здесь о своём сыне Сукэдзуми, третьем сыне Масаёри.
142
Прим.9 гл. XVI:
Непонятно, о ком идёт речь. Может быть, имеется в виду Вторая принцесса.
144
Прим.11 гл. XVI:
По мнению Коно Тама, непонятно, о ком идёт речь. Мията Ваитиро считает, что речь идёт о Тикадзуми.
145
Прим.12 гл. XVI:
Смена одежд — церемония проводилась два раза в году: в первый день четвёртого и десятого месяцев. Здесь подразумевается церемония четвёртого месяца.
146
Прим.13 гл. XVI:
Намёк на стихотворение Сакаи Хитодзанэ (ум. в 917 г.) из «Собрания старых и новых японских песен» (№ 743): «Разве высокое небо о тебе мне на память осталось? Стеная, невольно глаза к нему поднимаю».
147
Прим.14 гл. XVI:
В письме цитируется стихотворение из «Повести из Исэ» (отрывок № 32):
Ах, если б вновь
с пряжей клубок тот
минувшего нам намотать!
Если бы ушедшее
вновь нынешним стало!
(Перевод Н. И. Конрада)