— А батюшка её видит? — спросила Фудзицубо.
— Что ты говоришь! Её не показывают даже женщинам! — ответила Дзидзюдэн.
Вечером в их покоях появился Накатада в простом верхнем платье. Как всегда в подобных случаях, на веранде разложили подушки. Дамы, взглянув на него, лишний раз убедились, что он гораздо красивее Судзуси, который как раз был здесь недавно. «Он поистине великолепен», — думала Фудзицубо.
— Мне приходилось последнее время бывать во дворце, но вы всегда пребываете в покоях наследника престола, и я не могу нанести вам визита. Я слышал, что даже прислуживающие вам дамы туда не допускаются, и мне было очень грустно, что я не могу дать вам знать о себе. Но сегодня вы пожаловали к нам, и хотя вам надоедают подобные визиты, мне бы хотелось иногда посещать вас.
— Если вы будете время от времени приходить ко мне, я начну думать, что вновь стала простой смертной, — ответила наложница через Соо.
— Это очень легко осуществить. А если бы я посещал вас не время от времени, а постоянно, что бы вы подумали в таком случае? — улыбнулся Накатада.
В это время из покоев Масаёри прибыли оба сына наследника престола в сопровождении кормилиц. Они принесли с собой игрушечные экипажи, недавно преподнесённые генералом, и показали их матери. Старший мальчик держался как взрослый, безупречно носил костюм. Фудзицубо смотрела на него с восторгом и грустью.
— Сыновья мои так выросли, что мне кажется, я стала седой старушкой, — сказала она Накатада и затем обратилась к детям: — Занимаетесь ли вы каллиграфией? Чему вы уже научились?
— Нас никто ничему не учит, потому что сказали, что, к нашему счастью, нас будет учить китайской книжности генерал, — ответил Молодой господин.
— Это замечательно! — воскликнула Фудзицубо. — Будьте же прилежными учениками и научитесь у генерала всему возможному.
— На вид вы стали взрослой, стали заботливой матерью, — рассмеялся Нактада. — <…> Я уже думал, чему и как бы учил молодых господ. Сейчас у них самый подходящий для учения возраст, но поскольку наследник престола мне ничего об этом не говорит…
— Пока мои дети живут здесь и во дворце о них не вспоминают, они могут делать всё, что угодно. Пожалуйста, научите их чему-нибудь… — попростела Фудзицубо.
— Это совсем нетрудно. Я начну учить их китайской книжности. Назначьте день, — ответил Накатада.
— Поскольку они ещё совсем не могут писать, не сделаете ли вы прежде всего для них прописи? А кроме того, напишите прописи и для наследника престола. Он говорил мне: «Попроси его написать. Посмотрим, как ты выполняешь мои просьбы». Пожалуйста не забудьте, — сказала Фудзицубо.
— Вы просите о совершенных пустяках, — ответил он. — Я уже всё написал, но не решался преподнести наследнику престола.
— Отправьте ему прописи немедленно, — посоветовала Фудзицубо. — Он ждёт их с нетерпением.
— Ну, если так, я сразу же пошлю прописи во дворец. А сыновьям вашим в скором времени сделаю другие, — пообещал Накатада.
— При первом же удобном случае сообщу об этом наследнику престола. Пожалуйста, выберите благоприятный день. Теперь я хотела бы просить вас о другом, — переменила она разговор. — Когда вы покажете мне свою дочь, которую от всех скрываете? Мне бы хотелось поскорее увидеть её.
— Ах, она уродилась такой некрасивой, и как Карамори <…>[148] — сказал Накатала и распрощался с Фудзицубо.
Наступил вечер. Следующий день по календарю был благоприятным. Открыв присланные Судзуси китайские сундучки, Фудзицубо рассматривала их содержимое. К сундучкам было приложено множество серебряных ключей, разнообразно раскрашенных, и к одному из них было привязано написанное рукой Судзуси стихотворение:
«Думал, что для тебя
Дом этот строю.
На ключ поглядев,
Вообрази,
Как днём и ночью страдал я».
Увидев стихотворение, жена Судзуси подумала: «Ах, как нехорошо!» — спрятала этот ключ от сестры и сказала:
— Сегодня я хочу показать тебе все помещения.
Жена Масаёри и наложница Дзидзюдэн решили в тот день с Фудзицубо не расставаться. Перед дамами поставили десять китайских сундуков, необычайно красивых и дивно благоухающих. В них оказалось множество драгоценных вещей, гладкий и узорчатый шёлк, разнообразные предметы, завёрнутые в ткани. В помещениях стояли шкафчики из аквилярии высотой в три сяку и шкафчики из светлой аквилярии высотой в четыре сяку. Там было много утвари для мужчин и для женщин, необычайно изящной, — все необходимые вещи. В четырёх шкафчиках высотой в шесть сяку, инкрустированных позолоченной медью, и на серебряных столиках стояла всевозможная серебряная утварь. Везде было очень много разной мебели. В западной части большого дома, предоставленного Фудзицубо, располагалось главное помещение длиной в семь кэн, крытое корой кипарисовика; справа и слева к нему примыкали галереи. Буфетная занимала западное помещение. Среди посуды было двадцать серебряных чаш для вина разных размеров, в серебряных ящиках стояли котелки для приготовления пищи на пару; вся посуда была изготовлена с большим вкусом. К северу от буфетной располагались склады, наполненные всеми необходимыми продуктами. Перед ними тянулось помещение длиной в одиннадцать кэн, крытое корой кипарисовика. В этой кладовой хранился рис и другие припасы.
— Нежданно-негаданно получила я такие сокровища, — изумилась Фудзицубо. — <…>
— <…> Этот дом на Третьем проспекте был выстроен в то время, когда Судзуси ещё не жил в столице, — ответила ей Имамия. — И вся утварь осталась с того времени. <…>
— Но скажи мне, почему ты никому не показываешь своего сына? — спросила Фудзицубо.
— Муж хотел девочку и сына невзлюбил. Мне так больно на это смотреть! — призналась Имамия. — Он говорит: «Если бы у нас была девочка, я бы в будущем отдал её наследнику престола».
— Не грусти, ведь ты можешь потом родить и девочку, — пыталась утешить её Фудзицубо.
Наступила ночь. На рассвете Судзуси собирался переезжать в другой дом. Было приготовлено двадцать экипажей, передовые надели роскошные одежды. Судзуси переехал с большой пышностью. Новая усадьба располагалась на восток от реки Хорикава и на север от Третьего проспекта, она занимала площадь в два те. В саду перед домом бил фонтан, всё блистало, утвари было заготовлено с гору.
Прошло три дня. Высочайшая наложница Дзидзюдэн и жена Масаёри перед тем, как возвратиться в свои покои, сказали Фудзицубо:
— Одной тебе здесь будет скучно. Заглядывай к нам. Поговорим обо всём, что произошло за год.
— Обязательно приду, — пообещала та.
Обе дамы покинули её покои. Фудзицубо же решила написать письмо советнику Санэтада.
Первого министра похоронили двадцать седьмого дня второго месяца. Все домочадцы собрались в его доме, сыновья сидели на земле,[149] госпожа Сёёдэн проводила дни в отдельном помещении.
Фудзицубо перешла в покои своего отца. Туда, в западный флигель приходило много народу. Фудзицубо написала на двойном листе тёмно-серого цвета, приличествующем трауру:
«За эти годы от Вас не было ни одного письма, и я начала уже беспокоиться. Почему Вы иногда мне не пишете? Мне говорят: „Среди всех своих несчастий он Вас всё-таки не забывает", и мне доставляет удовольствие думать о Вашем сердце, которое столь долгое время не изменяется и до сего дня другой женщиной не увлеклось.
Я глубоко сочувствую Вам в Вашем горе.
Очень мне жаль, что Вы таким решительным образом пренебрегаете службой.
Сердце твоё — как чистый поток,
Что в чаще лесной
Безмятежно струится.
Так почему же на нём
Волны глициний встают?[150]
Всё наводит на старые мысли, что мир непостоянен».
148
Прим.15 гл. XVI:
«Карамори» — название повести, до нашего времени не сохранившейся, и может быть, имя её героя. Поскольку сюжет повести неизвестен, окончание фразы Накатада непонятно.
149
Прим.16 гл. XVI:
Во время траура близкие родственники покойного снимали пол и сидели на земле.
150
Прим.17 гл. XVI:
Стихотворение очень сложно. В первой его части использована игра омонимами