«Я всё время надеялся получить от тебя весточку, но все сроки для обещанного письма прошли, и твоё молчание меня огорчает. Каждую ночь я с беспокойством думаю о тебе. Цитрусы отдай нашим сыновьям, и пока дети будут возле тебя, обласкай их.
Завидую я померанцу,
Что пятого месяца
Ждёт с нетерпеньем.
Сколько же времени мне
Нужно тебя дожидаться?[202]
Когда я думаю об этом, меня охватывает тревога».
Жена Масаёри открыла мешочек. Металлические шары были вложены в кожуру, надрезанную и аккуратно снятую с настоящих плодов.
— Ах, с каким искусством всё это выполнено! Кому наследник престола поручил сделать такую прелесть? — спросила госпожа доставившего подарки архивариуса.
— По приказу наследника этим занимались в его присутствии Хёэ и Тюнагон, — ответил тот.
— Такой тонкий вкус может быть только у одного человека![203] — воскликнула госпожа и раздала игрушки детям.
‹…› Дети, взяв каждый по цитрусу, начали играть ими.
Фудзицубо написала в ответ: «Все эти дни, не получая от Вас писем, изнывала в тоске. Но дела не обстоят так, как Вы пишете.
Жена Масаёри вручила посыльному полный женский наряд.
Как-то раз вечером служанки внесли в покои Фудзицубо четыре или пять чёрных кадок для воды, поставили их на пол и скрылись. «Что за порядки! — зашумели прислуживающие дамы. — Ставят в покоях госпожи всякие кадки и уходят!» Когда же рассмотрели кадки, то нашли, что они покрыты листьями деревьев, сшитыми белыми нитками в виде больших тарелок. Казалось, под ними еда, но в одной кадке находился лощёный шёлк, в другой — узорчатый шёлк, в третьей — благовония из аквилярии в виде макрели и лосося. На одной тарелке из листьев было написано неумелым женским почерком:
«Сегодня ‹…›».
«Кто бы это был? — задумалась Соо. — Похоже, что опять это происки придворных дам. Давненько такого не было!»
— Кто-то, улучив момент, когда госпожа находится в родительском доме, решил преподнести ей подарки, — сказала кормилица.
Соо всё размышляла, как же ответить дарителю, но времени у неё не было. Она велела внести кадки в комнату Фудзицубо и показала ей.
— Это подношения светлых богов! — сказала Фудзицубо и распределила макрель из аквилярии ‹…›.
Наступил последний день месяца, и Фудзицубо без всяких мучений родила мальчика. Всё совершилось так быстро и легко, что никто не успел и охнуть. Радость её родителей была беспредельна. А кое-кто в семье ещё продолжал беспокоиться: не оказались бы роды тяжёлыми, — не зная, что всё уже позади. Младенца окружили заботой. От наследника престола снова и снова приходили гонцы с письмами. Масаёри поручил готовить пищу для дочери слугам, которым особенно доверял, а то, что, по его мнению, не могли сделать посторонние, делал сам. Все его сыновья от второй жены неотлучно находились в покоях Фудзицубо. Масаёри всё делал своими руками, и сыновья часто его спрашивали, могут ли они чём-нибудь помочь.
— В таких делах вы ещё мало что понимаете, — отвечал он. — Здесь нужен опыт таких стариков, как я, и опыт бабушек, у которых много внуков. Когда о роженице заботятся с особым старанием, она своей красоты не теряет. Наследник престола вот очень волнуется, и я хочу, чтобы моя дочь возвратилась к нему такой же прекрасной, какой была раньше. — И приготовив много редких яств, он отправил их дочери.
Каждый в усадьбе старайся что-нибудь сделать для матери и младенца. Всё шло самым лучшим образом. От наследника престола на седьмой день принесли подарки: ширмы, подушки для сидения, три длинных сундука на ножках, пять китайских сундуков, в которых было множество вещей, начиная с узорчатого шёлка и парчи. Посыльный, придворный пятого ранга, доставил и письмо:
«Часто я получал от тебя письма, но написанное не твоей рукой заставляет меня тревожиться. Я рад, что мои молитвы были услышаны и что всё прошло легко. Загадывать наперёд мы не можем, но мне хотелось бы, чтобы в будущем ты обязательно ещё раз доставила мне такую радость. Эти подарки пусть пойдут в награду вашим посланцам. Ты, которая стала матерью моих сыновей, мне очень дорога, и я мечтаю только о том, чтобы поскорее увидеть тебя. Если это возможно, напиши мне хоть несколько слов ‹…›.
— Как трогательно наследник престола относится к тебе, Матери его сыновей, — сказала жена Масаёри, прочитав письмо. — Он пишет, что тревожится, когда письма написаны не твоей рукой. Напиши ему что-нибудь, хоть ты и не встаёшь с постели.
Фудзицубо написала наследнику в ответ:
«Спасибо за Ваше письмо. У меня ещё нет сил взяться за кисть, но поскольку Вы беспокоитесь, я пишу Вам, лёжа в постели. Мне было очень страшно перед родами, но они прошли благополучно, до сих пор всё обстоит хорошо. Да что-то будет завтра? Вы пишете, что я, мать Ваших детей, ‹…›, сегодня я так думаю. Подарки, которые Вы прислали якобы для посыльных, доставили большую радость не только мне, но и моему отцу. Об остальном напишу потом».
Мать её запечатала письмо и отправила во дворец, вручив посыльному полный женский наряд, а низшим слугам соответствующее вознаграждение.
Прибыли подарки от Первой принцессы: прекрасная одежда для Фудзицубо, Масаёри и пелёнки для новорождённого. Белые коробки, расписанные жёлтым, были доверху наполнены серебряными и золотыми монетами. На каменном декоративном столике, изображавшем взморье, были установлены традиционные журавли, и рукой Накатада написано:
«На крепкой скале,
Что вечно
Будет в небо глядеть,
Вижу огромную стаю
Журавлей тысячелетних».
Супруга советника Судзуси прислала чрезвычайно церемонное поздравление. Пришли поздравления и от мужчин. Старший сын Масаёри, Тададзуми, прислал множество подарков, другие господа от него не отставали. Поздравления поступали со всех сторон. Масаёри, выйдя из покоев, принимал гостей. Когда первый министр Суэакира был жив, в гости приходило только несколько принцев, а сейчас, когда его не стало, все сановники во главе с Накатада явились сюда; отсутствовали лишь Тадамаса и принцы.[205] Прибыли все придворные, служащие у наследника престола, а с ними все низшие чины. Масаёри играл то на флейте, то на кото, и Накатада сказал:
— Есть произведения, которые я очень давно не играл, — это потому, что я приберегал их для сегодняшнего случая.
— Молодые люди робеют и сидят смирно, только слушают. Мне сказали, что никто из настоящих виртуозов не придёт, так не сыграете ли вы хотя бы одну пьесу?[206] И я попытаюсь что-либо исполнить, — сказал Масаёри и протянул Накатада органчик.
Масаёри принялся насвистывать, Мородзуми и Судзуси заиграли на больших хитирики, кто-то играл на кото, — музыка звучала всю ночь, гости сочиняли стихи. На рассвете, получив подарки, они разошлись.
Утром жена Масаёри разделила между членами семьи полученные прошлой ночью подарки.
‹…›
На девятый день вечером во дворце был устроен большой пир, подготовкой которого занимался первый министр Тадамаса. Со всех сторон прибывали замечательные приношения. Накатада преподнёс декоративный столик: на нём было изображено море, посреди моря возвышалась гора Хорай, под которой находилась черепаха, в её брюхо были положены ароматы для окуривания одежд. Гора была покрыта чёрными ароматами, ароматами дзидзю,[207] благовониями для окуривания одежд. На горе возвышались деревья, в их нефритовых ветках сидели птички. В волнах стояли четыре чёрных журавля,[208] в воздухе парили, расправив крылья, шесть серебряных журавлей, их туловища были из литого серебра. В брюхо каждого журавля были положены мускус и какие-то редкие лекарства. На столике лежала бумага со стихотворением:
202
Прим.6 гл. XVII:
Померанцы цветут в четвёртом-пятом месяцах. Наследник престола хочет сказать, что завидует цветам, которые конечно дождутся периода цветения, в то время как он дождаться возвращения Фудзицубо не может.
204
Прим.8 гл. XVII:
Стихотворение Фудзицубо основано на стихотворении неизвестного автора из «Собрания старых и новых японских песен» (№ 139): «Когда, дождавшись прихода пятого месяца, вдыхаю аромат цветов померанца, вспоминаю аромат одежд той, которую знал когда-то».
207
Прим.11 гл. XVII:
Ароматы дзидзю изготовлялись из древесины аквилярии, из гвоздик, мускуса и душистых смол.
208
Прим.12 гл. XVII:
В китайских легендах говорится, что журавли, достигнув тысячелетнего возраста, становятся серыми, а ещё через две тысячи лет — чёрными. Что касается шести журавлей, описанных ниже, Коно Тама недоумевает, как они могли быть выполнены.