С вершины, на которой стоял монастырь, вокруг виднелись горы, внизу лежали две долины. Далеко в горах жгли костры. Неподалёку от пирующих тоже разожгли огромный костёр, на огонь поставили большой сосуд на трёх ножках. Каштаны жарили или варили из них кашу. Сопровождающих угощали фруктами. На рассвете гостей, игравших всю ночь, угостили кашей.
Земля была покрыта росой и инеем. Гости сменили вымоченную росой одежду, и Накатада, Судзуси, Юкимаса и Суэфуса отдали свою влажную одежду четверым подросткам из благородных семей, которые жили в монастыре вместе с Накаёри.
Во второй день господа, избрав тему, сочиняли стихи. Некоторые из книжников, прибывших с Суэфуса, вместе со всеми слагали стихи, другие их декламировали перед собравшимися.
В тот день подавали угощенье, приготовленное Судзуси. Внесли простые коробки, коробки из кипарисовика с едой и подносы с рисовыми колобками. Угощение расставляли перед господами и перед слугами. Было подано много вкусных блюд.
До вечера того дня занимались сочинением стихов, а потом стали читать вслух лучшие произведения. У Суэфуса голос был очень красивый и торжественный, у Накатада тоже очень красивый, но полный печали. Стихи читали до поздней ночи. На рассвете под порывами ветра кленовые листья посыпались с деревьев, как капли дождя. Всех охватила печаль, и Тадакосо стал произносить заклинания. Накатада вторил ему на цитре с неподражаемым мастерством. Впечатление было изумительное. И те, кто жил в монастыре, и приехавшие сюда господа, все как один проливали слёзы. Потом заклинания читал Накаёри, как он это делал каждое утро, а Судзуси аккомпанировал ему на ямамори-фу. Затем господа хором читали стихи. Тадакосо отозвался с похвалой о голосе Накаёри, взял чашу и произнёс:
— Как я ни рвался,
Охваченный пламенем дом
Покинуть не смог.
Как же тебе удалось
У тихой воды поселиться?[278]
Накаёри ответил:
— Чтобы спастись
Из горящего дома,
Над которым клубы
Дыма вставали,
В воду бросился я.
Накатада сложил:
— Никто из нас
Пламени в сердце своём
Не смог погасить,
И даже горящий рукав
В воду не опустил.[279]
Судзуси продолжал:
— Дольше других
В пламени дымном
Я оставался.
И до сих пор
Этот огонь не погас.
Суэфуса произнёс:
— В тёмные ночи
Я себя изнурял ученьем
При сиянии светляков.
И до сих пор вспоминаю,
Как мерцали их огоньки.
Юкимаса сложил:
— Разве высохнуть мог
Платья рукав,
Мокрый насквозь от слёз,
Даже когда бушевало
Ярое пламя вокруг?
В таких развлечениях господа провели ночь до рассвета.
Рано утром Танэмацу велел красиво приготовить такую еду, которую обычно ел Накаёри, — кашу и приправу, — погрузить всё на двадцать лошадей, кроме того погрузить на двадцать лошадей сушёной снеди, взять много полотняных охотничьих костюмов на вате, положить в длинные коробы варёного рису, налить в бочонки вина — и повёз всё это отшельникам. Он угостил их рисом, сушёной снедью и вином и каждому преподнёс по охотничьему костюму.
Накатада преподнёс Накаёри привезённые подарки: длинный короб и короб для одежды. Длинный короб был из светлой аквилярии, с ножками из аквилярии, с шестами из цезальпинии. Внутрь было положено множество предметов: серебряные миски, золотые чашки, палочки, ложки, кувшинчики, сосуды для воды. В коробе для одежды была превосходная монашеская ряса, ночное платье, шаровары из узорчатого шёлка, охотничий костюм на вате, платье из узорчатого шёлка. К охотничьему костюму был привязан лист бумаги со стихотворением:
«Если в думах печальных
Слезами зальёшь
Платье своё,
В одежду сухую
Сможешь переодеться».
Ещё там была очень красивая одежда для сыновей и для дочери Накаёри. Увидев всё это, Накаёри произнёс:
— Сменив одежду
На платье из мха,[280]
Отвернувшись от мира,
Я до сих пор не могу
Старых мыслей забыть.
Судзуси тоже преподнёс подарки: в трёх мешках гладкий и узорчатый шёлк, всё было завёрнуто как для приношения на алтарь. Суэфуса, в свою очередь, преподнёс прекрасные подарки, святой отец Тадакосо — множество употребляемых при службах предметов, начиная с чёток из дерева Прозрения. Военачальник Юкимаса подарил Накаёри чёрную одежду, нижнее платье, шаровары, верхнюю одежду тёмно-серого цвета, одну дорожную и три обычных рясы. Для служек он приготовил четыре дорожных костюма, для низших слуг — двадцать костюмов. Разнообразную одежду Юкимаса вручил подросткам. Кроме всего перечисленного Накаёри было преподнесено множество изящных подарков. После этого поднесли угощение.
На следующий день опять сочиняли стихи. Господа заказали в храме, где жил Накаёри, и в других близлежащих храмах читать сутры и служить молебны. Ещё одна ночь прошла в разнообразных развлечениях.
— Раньше в усадьбе твоего отца на Первом проспекте влачила жалкое существование моя сестра, — обратился к Накатада Накаёри. — После того, как я удалился от мира в эти горы, я всё время беспокоюсь, как она живёт. Я узнал, что ты заботишься о ней. Эта весть меня глубоко обрадовала, и я хочу поблагодарить тебя. В молодости она не была красива, а когда я думаю о том, какой она стала сейчас, у меня щемит сердце.
— Твоя сестра долго жила на Первом проспекте, но я её совсем не знал, — ответил генерал. — В прошлом году отец рассказал мне о ней. Я был поражён и хотел сразу же поехать за ней. Но в той усадьбе проживало много жён моего отца, было много хлопот, и оказать предпочтение твоей сестре значило оскорбить других… Третью принцессу поселили на Третьем проспекте, других жён тоже устроили пристойно, и тогда-то я пригласил твою сестру к себе и поселил в восточном флигеле дома, в котором живёт моя жена. Возможности мои ограничены, но не думай обо мне как о постороннем для вас. Жена не любит нашу дочь, брезгует ею, но я её очень люблю и поручил девочку заботам твоей сестры. Она очень умная, замечательная женщина. Зная твои таланты и ни разу не встретившись с нею, я бы думал, что говорят пустое…
— Меня очень радует, что ты так относишься к сестре. Я благодарю за это Будду, — промолвил Накаёри. — Со мной здесь мои дети. Узнав, что мать их живёт одна и терпит лишения, я забрал их сюда, чтобы они, как и я, ели сосновую хвою и одевались в одежду из мха.[281] Я взял на себя заботу о дочери, и мне бы хотелось, чтобы по крайней мере сыновья получили в будущем службу во дворце. Но что я могу для них сделать? Прямо не знаю, как быть.
— Как ты хотел бы поступить с детьми? — спросил Накатада. — Куда ты хочешь их определить? Скажи мне, что для них сделать. Их можно отдать на воспитание твоей сестре, и я буду всячески заботиться о них.
— Это было бы замечательно! — обрадовался Накаёри. — В своё время я не смог служить нынешнему императору, и не хочу, чтобы мои сыновья служили ему. Я был бы рад определить их во дворец наследника престола.
— Наследником станет сын Фудзицубо, — сказал Накатада. — Это существо незаурядное. Уже сейчас он мог бы взойти на престол. Он необычайно умён.
— Мне говорили о другом сыне императора,[282] — возразил Накаёри, — и я тогда бы ещё больше радовался за моих сыновей, которые очень хотят служить принцу.
278
Прим.20 гл. XVIII:
Горящий дом — образное обозначение суетного мира. Топоним Мидзуноо означает буквально «водяной хвост», поэтому в стихотворении говорится, что Накаёри живёт у воды.
280
Прим.22 гл. XVIII:
Платье из мха — обозначение бедной одежды, в данном случае — буддийской рясы.