— Как бы я хотела, чтобы он породнился с нами, — вздохнула госпожа. — Может быть, отдать за него Имамия?
— Я бы не возражал, но отрёкшийся от престола государь уже распорядился: «Надо женить Судзуси на Имамия. Насчёт же Накатада у меня есть кое-какие соображения. Я хочу, чтобы Судзуси женился на Имамия, потому что он принадлежит к роду Минамото. А Накатада я хочу женить на её сестре»[689]. Так он изволил несколько раз повторить на празднике девятого дня девятого месяца в Фукиагэ.
— Но Судзуси всё-таки в чём-то уступает Накатада. Или они во всём равны друг другу? — спросила госпожа.
— Судзуси богаче кого бы то ни было, но Накатада он-таки уступает, — ответил Масаёри. — В смысле личных качеств они оба без упрёка, но Накатада всё же превосходит в красоте, которая заставляет всех стыдиться собственного убожества, а также в талантах. Это моё мнение. Если из тех, кто был влюблён в Фудзицубо, принц Хёбукё и правый генерал посватаются к Имамия, а мы отдадим её Судзуси, они скажут, что я польстился на богатство, и это будет мне неприятно. Я богатства совершенно не добиваюсь. В нашем мире вряд ли можно кого-либо сравнить с Накатада и Судзуси по внешности и обаянию. Я действительно хотел бы отдать дочь одному из них. Но император уже выразил своё желание в отношении Накатада.
— На ком всё-таки государь хочет женить Накатада? — спросила госпожа.
— Вот и я об этом размышляю. Поскольку император сказал, что у него есть какие-то соображения, думаю, что он имеет в виду какую-то из своих дочерей. Очень мне жалко. Таких, как Накатада, среди обычных людей нет, он единственный сын процветающего вельможи, и во всех делах он чувствует себя совершенно уверенно. Это само совершенство. ‹…› Судзуси очень красив, кроме того, он из рода Минамото, после него о других думать не хочется. Вообще-то молодые люди часто хотят посредством женитьбы поправить свои дела, и если семья жены помогает им преуспеть в жизни, им это по душе. А если помощи нет, они считают, что родственники жены ведут себя недостойно, и восторга не проявляют. Что же касается Судзуси и Накатада, тут другое дело. Оба они — прекрасная партия. Когда я на них смотрю, я жалею что у меня не пять или шесть глаз.
— Я хотела бы, чтобы Накатада вошёл в нашу семью, но если император сказал и другим о своих намерениях… — промолвила госпожа.
— Если император изволил сообщить другим об этом, нам говорить поздно.
— Что же делать? — вздохнула госпожа. — Сейчас все хотят жениться на Имамия вместо Фудзицубо. Прямо не знаю, как быть! Я же с детства воспитывала Имамия, чтобы отдать её в жёны Накатада.
— А что мы будем делать с Содэмия и Кэсумия? — спросил Масаёри.
— Их я хотела бы отдать в жёны принцу Хёбукё и правому генералу. Но в доме у правого генерала живёт госпожа из северных покоев, мать Накатада, которую он необычайно любит. Поэтому я не знаю, как поступить.
— Так что же нам с ними делать? — повторил Масаёри.
— Пожалуй, Содэмия могла бы быть для Канэмаса хорошей женой, а Кэсумия отдадим принцу Хёбукё.
— Ты совершенно права. Действительно, у Содэмия такая внешность и такой характер, что её как будто специально создали для правого генерала, а Кэсумия блестяща и, кажется, более интересна.
— Они обе хороши, но их достоинства в глаза не бросаются. Среди моих дочерей Имамия выросла девушкой прекрасной, она только чуть-чуть уступает Фудзицубо. Фудзицубо же несравненна, она совершенно безупречна, у неё ни в чём нет ни малейшего изъяна, — сказала госпожа.
Приближались соревнования борцов. В императорском дворце готовились к этому празднику с особой тщательностью. Наложницы, получившие повеление прислуживать императору, были очень искусно нагримированы. В день соревнований пир состоялся во дворце Человеколюбия и Долголетия. Утром прислуживать императору была назначена госпожа Дзидзюдэн, днём — госпожа Сёкёдэн, вечером — дочь главы Палаты обрядов, все три в окружении юных служанок. Кроме того, при императоре должны были находиться десять наложниц в одеждах с узорами, соответствующих их рангу. Все придворные дамы были в парадных одеждах с самыми удивительными узорами. В этот период расцвета правления даже придворные дамы низших рангов были дочерьми важных сановников, а исполнительницы танца «Пяти мановений» и дамы, выполняющие различные поручения, никому не уступали ни личными достоинствами, ни своим положением. В парадных одеждах и с высокими причёсками четырнадцать дам низших рангов, семь исполнительниц танца, семнадцать исполняющих различные поручения являли великолепное зрелище. Очень красивы были три дамы пятого ранга, имеющие доступ в императорские покои, и дамы из Отделения дворцовых прислужниц, такого доступа не имеющие.
С утра в день соревнований дамы были готовы. Во дворец прибыло множество придворных, начиная с генералов Левой и Правой императорской охраны. Музыканты из Императорской охраны стояли в стройном порядке. Восхищению не было конца.
В тот день борцы в роскошных костюмах, с причёсками, украшенными искусственными цветами тыквы[690], являли удивительную картину. Стражники Личной императорской охраны разбили шатры и ожидали начала праздника. Очарование красивых лиц подчёркивалось прекрасными одеждами. Все, и мужчины и женщины, были в одеждах тёмно-фиолетового цвета, так называемой двойной окраски.
Высочайшие наложницы государя — старшая дочь генерала Масаёри, госпожа Дзидзюдэн, и дочь главы Палаты обрядов должны были лично прислуживать ему. В то время эти дамы пользовались наибольшей благосклонностью императора. Дзидзюдэн прислуживала государю утром. Её красота затмевала красоту всех других дам. Она была в платье из шёлка с цветочным узором, в китайском платье из узорчатого шёлка, в платье со шлейфом, окрашенном травами, в нижнем платье из лощёного шёлка, в красном платье и в китайском платье двойной окраски. Во дворце не было ей равных.
Даже в тот день император не мог забыть, что Канэмаса влюблён в Дзидзюдэн, и думая: «Что же будет дальше?» — переводил глаза с наложницы, которая находилась за занавесью, на генерала, стоящего снаружи. Оба были великолепны, невозможно было найти в них ни одного изъяна.
«Если бы они жили вместе, это была бы изумительная пара, — думал император. — Поселились бы в каком-нибудь дивном месте, с душистыми травами и красивыми деревьями, и весной, когда цветут вишни, или осенью, когда покрываются багрянцем клёны, в полные прелести сумерки обменивались бы уверениями в вечной верности, в глубокой любви и рассказывали бы друг другу о своих чувствах, — ах, какая это была бы исполненная тонкой гармонии, прекрасная картина! Все, кто бы мог их видеть и слышать, были бы очарованы таким сродством душ. Как бы все любовались ими, будь они мужем и женой!» Думая так, он наблюдал за ними и отметил изысканную утончённость госпожи, заметную в любой мелочи приготовленной ею трапезы, а также глубокий вкус генерала, проявившийся в устройстве соревнований. «Удивительно, как похожи их характеры!» — подумал император, и сочинив стихотворение, прикрепил его к особенно красивому цветку патринии и послал придворным, в группе которых находился Канэмаса:
«Красой очарован,
Оминаэси цветы полевые
В саду у себя посадил.
Разве случайно их лепестки
Усыпали капли росы?»[691]
— Сможет ли кто-нибудь объяснить смысл этих стихов? — спросил император.
Первым стихотворение прочитал принц Хёбукё, но смысла понять не мог. Однако поскольку в своём сердце он питал любовь к госпоже Сёкёдэн, он, стараясь не выдать себя, написал:
689
Прим.16 гл. XI:
Речь идёт о дочери Масаёри от второй жены (дочери императора Сага). Это место неясно, так как в сохранившемся тексте подобных слов императора нет.
691
Прим.18 гл. XI:
Под цветами