— Не будь равнодушна ко мне. Наша встреча была предопределена судьбой. Я не могу жить без тебя, но у меня есть отец, которого ты сегодня, наверное, видела. Он не отпускает меня от себя ни на миг и беспокоится обо мне даже тогда, когда отправляется в императорский дворец. Как же он должен волноваться теперь, когда я со вчерашнего вечера нахожусь здесь! Я пробрался сюда тайком, меня никто не видел. Я не смогу навещать тебя так часто, как мне хотелось бы, но как только улучу возможность, я буду приходить ночью или на рассвете. Но действительно ли ты так здесь и живёшь? Живы ли твои родители? А может быть, кто-нибудь навещает тебя?[131] Откройся мне во всём.
При этих словах её охватил такой стыд, что долго она не могла ничего ответить.
— Если бы мой отец был жив и если бы навещал меня кто-нибудь, разве оставалась бы я здесь хоть на один час? — наконец произнесла она. — Нет у меня никого, и вряд ли мне суждено что-либо иное, как истлеть здесь.
— Скажи же мне, чья ты дочь? Если я при всём своём стремлении к тебе не смогу прийти сюда, я буду постоянно думать о тебе.
— Имя моего отца давно всеми забыто. — С этими словами она коснулась струн кото, которое стояло рядом с ней, и горько заплакала. Весь облик её был очень печален.
Юноша клялся ей в вечной верности. Мысль, что он никогда больше её не увидит, мучила его всё более и более.
Уже рассветало. Беспокойство Молодого господина возрастало. Он не мог здесь больше оставаться: он боялся, что в доме у него подняли тревогу.
— Что мне делать? — воскликнул Молодой господин. — Я хотел бы и сегодня остаться с тобой, но отец даже в доме ни на мгновение не отпускает меня от себя, а если выходит из дома хоть ненадолго, обязательно берёт меня с собой. Вчера я плохо себя чувствовал и не хотел идти в храм Камо, но он приказал мне. Сейчас я понимаю, что всё это было для того, чтобы я встретился здесь с тобой. Не думай, что я непостоянен, но приходить мне к тебе будет трудно.
Госпожа в ответ тихо произнесла:
— Осенью с тоской
Слушаю я ветра шум
В диких зарослях травы.
Сколь печальней будет здесь,
Как засохнет вся трава!
Вдвойне тяжелей стало при этом Молодому господину. Он задумался и печально произнёс:
— Засыхают листья трав
Каждой осенью, но их
Корни под землёй живут.
Не забуду я траву,
У дороги что растёт.
— О, моя любимая! — воскликнул он. — Не думай, пожалуйста, что я отнесусь к тебе с пренебрежением. Хоть мы и расстаёмся, чувства мои к тебе останутся теми же. Как только рассеются подозрения родителей, я снова приду к тебе.
Он встал и направился к выходу, но почувствовал себя настолько несчастным, что не мог переступить порога. Закрыв лицо рукавом и заливаясь слезами, Молодой господин произнёс:
— Лишь подумаю о том,
Что приходит час
Мне покинуть сей приют,
Слёзы градом из очей,
Сердце рвётся на куски.
Госпожа, тоже плача, на это ответила:
— Впредь от него
Даже слова прощанья
Я не услышу…
Что остаётся мне,
Над чем бы я слёзы лила?
При этих словах ему показалось, что сердце его разрывается. Однако ему уже давно пора было уходить, и, повторив вновь свои клятвы, он покинул её.
Даже в своём доме Молодой господин шага не делал без сопровождения многочисленных слуг, а сейчас он был один и не знал, по какой дороге идти. К тому же он только что оставил свою любимую. Некоторое время он брёл, ни на что не обращая внимания, а когда наконец огляделся, то увидел, что стоит на каком-то перекрёстке.
Итак, Молодой господин всю ночь отсутствовал, и в его доме первый министр нещадно бранил слуг и Тадамаса, старшего своего сына, помощника военачальника Императорского эскорта.
— Не быть тебе моим сыном, если ты сейчас же не разыщешь его. Как мог ты поступить столь легкомысленно? — выговаривал он ему. — Больше не служить вам здесь! В тюрьму вас заточу! — кричал он на передовых и сопровождающих из свиты Молодого господина и приказал всех их связать. Он был в ужасной тревоге и в страшном гневе.
— Мы пойдём на поиски Молодого господина, — взмолились слуги, — и если не найдём, рубите нам головы.
Они разделились на группы по десять-двадцать человек, вышли из усадьбы и искали всю ночь по всем дорогам. Тадамаса и его дядя, второй военачальник Личной императорской охраны, каждый взяв с собой около тридцати человек, вознеся молитвы, отправились искать на дорогах, ведущих к храму Камо. На перекрёстке Третьего проспекта и проспекта Кёгоку Тадамаса увидел своего брата.
— Как ты мог доставить нам столько хлопот? — бросился он к Молодому господину. — Со вчерашнего вечера, лишь только обнаружилось, что тебя нет, батюшка и матушка на могут ничего есть, пребывают в страшной тревоге, а слуг из твоей свиты нещадно бранили и лишили места. И меня упрекали, что я пустой человек! Вчера выпито было много вина, и все слуги были пьяные. Как ты отстал от нас, никто не заметил. И только когда возвратился батюшка, выяснилось, что тебя нет. Всю ночь напролёт родители тревожились о тебе, совсем покой потеряли. Если они волнуются о тебе даже тогда, когда ты дома, подумай сам, что с ними творится сейчас? Где ты был?
— Меня все бросили, — ответил Молодой господин, — и я оказался в одиночестве, как отставший от стаи гусь.
— А не было ли поблизости какой-нибудь гусыни, за которой ты помчался вслед? — рассмеялся старший брат. — Ты что, так и стоял здесь со вчерашнего вечера, как статуя бога-покровителя путников? Ладно, как бы там ни было, поспешим домой, ведь отец и мать ужасно тревожатся.
Они вместе отправились домой. Всю дорогу Молодой господин терзался воспоминаниями о любимой.
Войдя в дом, Тадамаса объявил:
— Наконец-то мы отыскали Молодого господина.
Радости министра не было границ. Радовались и все слуги, которых до этого жестоко ругали и грозились выгнать.
— Почему ты задержался? — укорял сына первый министр. — Когда это ты научился тайком отлучаться из дому? Ты поступил опрометчиво, заставил меня беспокоиться.
— Берег реки кишит грабителями и убийцами, — говорила супруга министра, — ты был там один — что, если бы тебя убили? Ты ведь слаб, не смог бы защититься. Если и дальше так пойдёт, тебя не примут на службу во дворец. Разгуливая один, ты ещё, чего доброго, захочешь убежать от нас. Не смей больше удаляться от меня!
Отныне, когда первый министр уходил в императорский дворец, она всё время держала сына возле себя, не сводя с него глаз.
Молодой же господин, изнывая от любви, думал только об одном: «Ах, если бы переслать ей хоть коротенькое письмецо! Ах, если бы можно было пойти туда хоть на миг!» Но надзор за ним был очень строг, и ему оставалось только тосковать днём и ночью. Никто, кроме него, не знал, где живёт дочь Тосикагэ. Юноша хотел было послать туда кого-нибудь с письмом, но никому он не смог бы объяснить дорогу: он и сам её точно не помнил. Отец и брат подозревали неладное и пытались расспросить его. Однако Молодой господин никому не хотел открыть своей тайны и даже слугу не мог послать на розыски госпожи. Он всё время вспоминал клятвы, которыми они обменялись, и думал о её жалком положении. Смотрел ли юноша на травы и деревья или поднимал глаза к небу, он думал только о ней. Мысли его всегда летели к любимой, но рядом с ним не было никого, кому можно было бы их поведать, и Молодой господин таил их в сердце.
131
Прим.48 гл.1:
В эпоху Хэйан существовала форма брака