— Вы так долго не показывались, что моя госпожа и даже сам генерал стали беспокоиться, куда вы пропали. А вы в это время, оказывается, совершали паломничество в горы!
— Когда душа моя спокойна, я могу нести и службу во дворце. Но сейчас я думаю, что мне не надо больше жить на свете, для кого же мне ходить туда? — ответил он.
В письме к Атэмия он писал:
«Сразу же хотелось мне ответить на Ваше письмо, которое получил, будучи в горах… Ах, когда же воздвигнется гора из пылинки?[285]
Так много пылинок на свете,
Что, все их собрав,
Воздвигнешь новую гору Атаго.
Ещё больше горестных вздохов
В сердце моём гнездится»[286].
Он вручил письмо Хёэ:
— Отнеси это твоей госпоже и постарайся принести от неё ответ. Твоя беспредельная доброта доставила мне такую большую радость, прошу и впредь вкладывать душу в это дело.
— Я бы тоже хотела, чтобы сбылись ваши мечты, — ответила Хёэ. — Но сдаётся мне, Атэмия уверена, что вы уже женаты.
— У меня никого нет, даже чтобы зашить прорехи в платье, — вскричал Санэтада. — Погляди хорошенько!
Приказав принести платье из лощёного узорчатого шёлка, вышитую шёлковую накидку и штаны на подкладке[287], он вручил их Хёэ и написал письмо:
«Нет никого в доме,
Кто бы зашил
Платье из тонкого шёлка.
Горький удел мой оплакав,
Всё в прорехах его надеваю».
— Тяжело видеть такие прорехи, — вздохнула девушка, —
Уже платье порвалось.
Забыли вы ту,
Кто встарь его шила с любовью.
К новым клятвам
Вас манит неверное сердце.
Не думаю, что Атэмия взглянет на ваше письмо. Опять будет она бранить меня, что беру поручения. Вряд ли в будущем смогу я выходить из покоев по вашему зову.
— Как это больно слышать, — пригорюнился Санэтада. — А ты не говори Атэмия, что виделась со мной.
— Вы слишком боязливы, — заметила девушка.
Они ещё долго разговаривали, и наконец она ушла в дом.
Хёэ вручила своей госпоже письмо Санэтада и рассказала о разговоре с ним. Атэмия на это письмо отвечать не стала.
Вскоре Санэтада подошёл к веранде дома, в котором жила Атэмия, и вызвал Хёэ.
— Ну, что? Передала ли ты своей госпоже то, о чём мы говорили? — спросил он.
— Я сразу же ей всё рассказала, но она ничего не ответила.
Уже наступили сумерки. Кто-то с улицы принёс птенца; вынутый из гнезда, он жалобно пищал. Поглядев на него, Санэтада произнёс:
— Выпал птенец
Из родного гнезда.
В сумерках плачет он горько.
Где же ему
Новый приют найти?
Не только один я бездомный!
Он сказал это так громко, что голос его должны были услышать в покоях.
Пришло письмо от принца Хёбукё:
«Так долго я томлюсь, думая о Вас, но за всё время не получил от Вас даже маленького письмеца. Только в собственных мечтах нахожу я утешение.
На летнем поле
В высохшей траве
От жажды червячок страдает
И молит, чтобы на него
Хоть капелька росы упала»[288].
Но и на это письмо Атэмия не ответила.
Правый генерал Канэмаса написал ей:
«Письма мои к Вам остаются без ответа. Лучше было бы не писать Вам больше, но не могу заставить себя забыть Вас.
На горную тропу
Хочу ступить. И мнится,
Что нет такой заставы,
Которую не смог бы я
Преодолеть[289].
Глубоко любящее сердце всегда надеется».
Ответа он не получил.
От второго советника министра Масаакира пришло письмо: «Уже давно послал я вам первое письмо. Почему вы заставляете меня так долго томиться ожиданием?
Сколько людей
В священных Мива-горах
Дорогу теряли!
Хоть ясно видны храма ворота
Под сенью криптомерии[290].
Я столько раз посылал Вам письма — видели ли Вы их?»
Но и на этот раз красавица ничего не ответила.
На большинство писем Атэмия не отвечала. Однажды принц Тадаясу, слушая, как под соснами, растущими перед его домом, громко стрекочут цикады, написал:
«Живущие в траве цикады
Звенят, не умолкая.
И, в думы погруженный,
Один лишь я молчу,
Тоскуя по тебе.
У цикад в траве прекрасное жилище, а у меня…»[291]
И ему Атэмия ничего не ответила.
Императорский сопровождающий Накадзуми, улучив удобный момент во время занятий музыкой с Атэмия, произнёс:
— Если сердце разбито,
Лучше молча терпеть своё горе.
Но, может быть, ты разрешишь
Хоть немного
О думах моих рассказать?
Сестра сделала вид, что ничего не слышит.
Юкимаса через своего воспитанника послал ей письмо:
«Дровосека жилище убого,
Но прозрачен ручей,
Мимо дома его бегущий.
И надеется он, что луна,
По небу скользя, в воде отразится»[292].
Атэмия ничего ему не ответила.
Распространился слух, что девятая дочь Масаёри станет супругой наследника престола. Старый губернатор, услышав об этом, разгневался. Он пришёл в усадьбу Масаёри и направлен в комнату, где жила Тономори.
— Пятый месяц, в который нельзя устраивать свадеб[293], уже прошёл. Принимайся же теперь за дело, не оставляй его на произвол судьбы. Мешкать нам нельзя, — сказал он.
— Я только и думаю, что о вашем деле, но уж очень оно затруднительно, — ответила Тономори.
— Может быть, ты беспокоишься, что моя жена будет относиться к твоей госпоже невежливо и что между ними будут ссоры, — предположил он. — Насчёт этого волноваться не следует. По пути из Цукуси моя жена скончалась. Она была любимой дочерью помощника правителя провинции Бунго, он отдал мне её в жёны, потому что в жилах моих течёт императорская кровь. Этой весной она скончалась, родив мне дитя. Ребёнка я привёз с собой. ‹…› Вдруг слышу, что Масаёри отдаёт свою дочь наследнику престола. Как же так? Значит, у меня пытаются перебить девицу? Ведь я так давно мечтаю о ней!
— Ну, вряд ли дела обстоят так, — возразила Тономори. — В императорском дворце уже проживает старшая дочь генерала, как же может её сестра въехать туда?
— А не могла бы ты сейчас привести сюда Атэмия, чтобы мне посмотреть на неё? — спросил Масугэ.
— Как вам в голову могло прийти такое?! — ужаснулась Тономори. — Ведь это та самая Атэмия, слава о которой гремит по всей столице! Потерпите ещё немного, скоро она навсегда переедет в ваш дом.
— Если она выйдет за меня замуж, я для неё ничего не пожалею. Многие сёстры её уже замужем, а она всё ещё чахнет в одиночестве. А выйдя за меня замуж, она поселится в моём доме, я всегда буду давать ей первый кусок, стану холить её и лелеять. Всё, что есть у меня, я отдам ей одной, она никогда не будет испытывать недостатка в одежде, — воодушевлялся губернатор всё более и более. — Кто ни посмотрит на неё, все скажут, что она живёт не хуже самой императрицы.
285
Прим.78 гл. III:
«Гора из пылинки» — цитата из предисловия Ки Цураюки к «Собранию старых и новых японских песен»: «Как высокая гора, что начинается с пылинки подножья и простирается ввысь до тропы небесных облаков, — такова эта песня» (пер. А. Е Глускиной. См.: Японская литература в образцах и очерках. С. 95). Ки Цураюки использует образ, созданный Бо Цзюйи (772–846), великим китайским поэтом, творчество которого было чрезвычайно популярно в Японии.
286
Прим.79 гл. III:
Атаго пишется иероглифами, один из которых имеет значение «любовь, именно поэтому Санэтада и употребляет в стихотворении этот топоним, чтобы таким образом опять сказать о своих чувствах.
287
Прим.80 гл. III:
Платья эти предназначаются в подарок и, конечно же, совершенно новые, а с прорехами, как можно было бы предположить, исходя из стихотворения.
288
Прим.81 гл. III:
Под червяком принц подразумевает себя, под капельками росы — ответ Атэмия.
289
Прим.82 гл. III:
Стихотворение основано на омонимах
290
Прим.83 гл. III:
Под путником в стихотворении имеется в виду письмо. Масаакира хочет сказать, что, может быть, письмо затерялось. Мива — священные горы в провинции Ямато.
293
Прим.86 гл. III:
Пятый месяц считался неблагоприятным для бракосочетания. Об этом упоминается и в «Повести о Гэндзи» (гл. «Светлячки»).