Не прилетал соловей.
Может быть, думает он,
Что нет здесь цветов?»[386]
Атэмия на это ответила:
Прочитав письмо, Канэмаса сказал жене:
— Удивительно: Атэмия ещё так молода, но мало того, что она красивее прочих, она превосходит других и своими манерами. Как мне хочется получить её в жёны! Она во всём равна тебе. Как бы все удивились, если бы у меня были две такие жены! Все стали бы говорить: «Он женился на знаменитой Атэмия, но и прежнюю жену не оставил. Видно, это потопу, что мать Накатада всё-таки превосходит Атэмия. Ведь, если две жены во всём равны друг другу, больше любят новую — такова человеческая натура. Как обворожительна, должно быть, мать Накатада!» Но ты, думаю, возненавидела бы меня, стала бы ревновать.
— Было бы прекрасно, если бы ты женился на Атэмия, — ответила она. — Напиши ей серьёзное письмо. Я была бы только рада, если бы исполнились твои желания.
— Ты привыкла быть здесь единственной хозяйкой и вряд ли сможешь не ревновать меня. Поэтому не говори так, — возразил Канэмаса.
— Странные вещи ты произносишь. Отчего бы я стала ревновать? Будь у тебя целая толпа жён, я бы только радовалась, если бы ты при этом сохранил своё отношение ко мне. Я ведь продолжала жить даже тогда, когда ты покинул меня. Если ты меня не забудешь, о чём мне беспокоиться?
— Ты права, — сказал Канэмаса. — Как я вспомню о том времени, сразу становится грустно на сердце.
Роняя слёзы, он произнёс:
— Речи твои
Вновь напомнили мне,
Сколько страданий
Я тебе причинил.
О, как стало тяжело на сердце!
Неисповедимы пути нашей жизни. Я так тебя любил — и был таким жестоким по отношению к тебе. Когда я думаю об этом, у меня пропадает желание писать любовные письма даже известной во всей Поднебесной Атэмия. Раньше моя любовь к тебе с каждым годом становилась глубже и глубже. Жён моих живущих на Первом проспекте, я тоже любил глубоко, но всю любовь, которую я раньше делил между ними всеми, всю эту любовь я потом испытывал к тебе одной. В прошлом я никогда не мог удовлетвориться любовью лишь одной женщины но как только ты стала моей женой, мне больше никого не нужно. Это, наверное, и есть доказательство моей глубокой любви к тебе.
— Каким печальным было то время! — сказала госпожа из северных покоев. —
Бурным дождём
Слёз лился поток
Бесконечно.
Столько их было,
Что хоть лодку пускай!
— Верь мне, что не забывал я тебя и всеми силами просил Будду о том, чтобы встретиться нам опять, — сказал Канэмаса. —
Летели года,
Но ни на день
Не прерывался поток
Моих слёз. По нему
Плыть могла лодка.
Они погрузились в воспоминания и стали рассказывать друг другу о разных событиях того времени, когда жили в разлуке. Затем Канэмаса и госпожа из северных покоев поднялись на веранду и принялись музицировать. Канэмаса взял лютню, жена его села за цитру, одна из прислуживающих дам — за японскую цитру. Согласно настроенные инструменты под их пальцами звучали прекрасно.
Слуги внесли множество красивых столиков с разнообразными яствами. Повсюду были расстелены роскошные одежды. На веранде стояли двадцать служанок, одетых в тёмно-фиолетовые платья и платья со шлейфом, окрашенные травами. Четыре прелестные юные служаночки в парадных платьях, штанах на подкладке и тёмно-фиолетовых накидках прислуживали господам.
Затем Канэмаса с госпожой из северных покоев играли на Музыкальных инструментах под цветущими деревьями, рассказывали удивительные истории прошлых лет и клялись друг другу в верности.
Как-то вечером император, удивившись, что Канэмаса давно не показывается во дворце, заметил правому министру Тадамаса:
— Что-то давно не было видно правого генерала.
— В окрестностях Кацура у него восхитительный загородный дом, — ответил министр, — он отправился туда, чтобы любоваться цветами.
— А какую из жён он взял с собой? — поинтересовался император.
— Он взял с собой мать Накатада.
— Так это к ней он так привязан! — воскликнул император.
— Сейчас Канэмаса с ней одной и проводит время, — скатал министр. — Она ему истинная жена, остальных он совсем забыл.
— Как это удивительно! — промолвил император. — Я никогда не думал, что генерал может удовлетвориться любовью одной женщины. Даже тогда, когда он любил мою сестру, Третью принцессу, у него кроме неё было ещё семнадцать или восемнадцать жён. Как же сейчас он живёт с одной-единственной? Наверное, она так завладела его сердцем, что он даже забыл императорскую дочь. Ещё в давние времена многие пылали к матери Накатада любовью, я тоже стремился получить её в жёны, но она так и не переехала в мой дворец.
Император решил написать матери Накатада письмо и, хотя подумал, что, может быть, смутит её этим, всё-таки рискнул:
«Белое облако
Даже к луне
Не хотело когда-то пристать.
И вдруг я узнаю, что многие годы
Оно проводит в глубокой долине.[388]
Раньше ты была неприступна. А сейчас?»
Он вручил письмо младшему военачальнику Правой личной императорской охраны Накаёри со словами:
— Отнеси это в дом на берегу Кацура и передай госпоже из северных покоев.
Накаёри поспешно покинул дворец. Он сел в экипаж вместе со вторыми военачальниками Юкимаса и Сукэдзуми, а также императорским сопровождающим Накатада, и молодые люди отправились в Кацура. По дороге они играли на флейтах, и, услышав эти звуки, Канэмаса произнёс:
— Кажется, едет Накатада. Вели приготовить ему закуску.
Увидев, что в ворота входит императорский гонец Накаёри с письмом, прикреплённым к прекрасной цветущей ветке, генерал приказал опустить поднятые занавеси и вышел навстречу гостям. Все женщины скрылись в глубине дома. Императорский посланец поднялся на веранду, его спутники уселись в тени цветущих деревьев.
Когда Накаёри передал письмо госпоже, Канэмаса очень хотелось посмотреть, что написал император, но она ему не позволила. Прочитав письмо государя, госпожа улыбнулась.
Из дома поспешно несли угощение посыльным. Квадратные подносы из сандалового дерева были поставлены на восемь столиков из аквилярии. Хозяин не придерживался строгого этикета, на подносы было положено много сушёной и свежей снеди. Гостям прислуживали юные служанки, делающие причёску унаи, в роскошных одеждах. Несколько раз хозяин подносил гостям чаши с вином.
Накаёри торопился возвратиться во дворец, но Канэмаса стал уговаривать его:
— Почему вы так спешите уйти? Полюбуйтесь сначала цветами.
Опять принесли вина, и хозяин произнёс:
— Гостей задержать
Мне помогут цветы.
Можно ль уйти,
Когда они столь пышно цветут,
Благоуханьем сад наполняя?
Накаёри сказал:
— Прямо не знаю, как быть.
Лучше бы было
Сюда ни ногой.
Не успел насладиться
Я ароматом цветов,
Но уходить уже должен.
Сукэдзуми сложил так:
— Если бы не осыпались
Вишни цветы,
Тысячу лет просидеть
Я под деревьями
Был бы готов.
Накадзуми[389] произнёс:
386
Прим.39 гл. V:
В стихотворении используются омонимы «письмо» и «топтать». «Не ступать ногой» (в переводе — «не прилетать») имеет значение «нет письма».
387
Прим.40 гл. V:
Стихотворение построено на омонимах:
388
Прим.41 гл. V:
Под облаком подразумевается мать Накатада, под луной — сам император, под глубокой долиной — дом Канэмаса.