Тихая гавань!» —
и послал всё это Атэмия.
Увидев лодку, все вокруг Атэмия заахали: «Какая прелесть! Какая изысканность!» Собралось много народа, и всё внимательно рассматривали подарок.
— Мне бы хотелось иметь такую редкость, — сказала Атэмия — но это слишком большое сокровище для меня!
Она велела вручить гонцу охотничью одежду из белого полотна и штаны, а Накатада написала ответ:
«Вряд ли есть гавань,
Где ветер ласково веет
Для лодки, охотно
Якорь бросающей
Средь играющих волн»[436], —
и приказала возвратить лодку.
«Она совершенно бессердечна!» — подумал Накатада и, сочинив стихотворение:
«Похоже, что свищет
На море страшная буря.
Побитая яростным ветром,
Причалила к берегу
Жалкая лодка», —
вручил его посыльному вместе с лодкой, наказав возвращаться сразу же, не дожидаясь ответа.
Посыльный сделал так, как велел Накатада, и Атэмия, подумав: «Это уж вовсе было бы бесчувственно…», на этот раз обратно подарка не отправила.
Разговорам в доме Масаёри не было конца.
Начиная с высшей наложницы императора Дзидзюдэн до детей — все получили по подарку: или кувшин, или шкатулку, или одежду. Масаёри из поднесённых ему подарков от Накаёри, Накатада и Юкимаса вручил своим зятьям по коню или соколу.
Как-то раз Масаёри сказал своей второй жене:
— Что-то давно не было видно советника Санэтада.
— В первый день третьего месяца он отправился в императорский дворец, чтобы любоваться цветами, — ответила она. — Он возвратился домой уже поздно, после этого он заболел и больше не выходит. За ним посылали и из дворца, но он даже туда не смог пойти. Никуда не выходит из своей комнаты.
— Как это прискорбно! — опечалился Масаёри. — Я не знал, что так обстоят дела. Не видя его последнее время, я подумал, что он возвратился к жене.
Масаёри распорядился подарить Накаёри полную женскую одежду, конюху и сокольнику — охотничье платье из белой ткани, посыльным от Накатада и Юкимаса — то же самое. Посыльному Юкимаса, который принёс для супруги Масаёри серебряную шкатулку, вручили платье, окрашенное травами.
Накаёри спешно отправился в императорский дворец.
Глава VII
ФУКИАГЭ (Окончание)
В двадцатых числах восьмого месяца[437] во дворце отрёкшегося от престола императора Сага был устроен пир по поводу любования распустившимися цветами. Туда отправились все без исключения сановники и принцы, сочиняли стихи и исполняли музыку.
— В течение года мы много раз любуемся деревьями и травами. А какие самые подходящие дни для этого осенью? — спросил отрёкшийся император.
— На равнинах цветы и травы красивее всего в двадцатых числах восьмого месяца, а в горах — в десятых числах девятого, — ответил младший военачальник Личной императорской охраны Накаёри.
— А где именно на равнинах и в горах нужно любоваться Растениями? — продолжал отрёкшийся император.
— Если говорить о близлежащих местах, то лучше всего на Равнине Сага и поле Касуга или в горах Огура и Араси, — сказал Накаёри. — Дикорастущие растения малопривлекательны, но если они растут недалеко от жилищ и люди всё время ухаживают за ними, то растения становятся облагороженными. Однако с цветами и с клёнами дело обстоит иначе.
— Удивительно, как густ в этом году цвет листьев и как очаровательны цветы, — промолвил император. — Не устроить ли нам соколиную охоту на каком-нибудь живописном поле?
— В этом году клёны и цветы действительно таковы, как вы изволили сказать. Листья на деревьях покраснели рано хоть падает на них та же роса, что и всегда, и мочит их тот же осенний дождь, они производят поистине необычайное впечатление. Генерал Личной императорской охраны[438] вместе семьёй выезжал на поле Охара и говорит, что место это точно создано для прогулок, — рассказывал Накаёри.
— Как замечательно! — воскликнул император. — Чудесно, когда есть возможность свободно разъезжать. А произошло у них в путешествии что-нибудь необычное?
— Нет, ничего. Соколов было много, но только один из них оказался по-настоящему хорош.
— А не знаешь ли ты какой-нибудь прелестной местности, куда бы и мы могли отправиться на соколиную охоту? — спросил император. — Подумай-ка!
— Из того, что я видел в последнее время, самым подходящим местом является провинция Ки, о которой я вам рассказывал. Во всех шестнадцати великих государствах[439] столь изумительного места не найти, — ответил Накаёри.
— Вот оно что! — воскликнул император. — Очень бы я хотел всё это увидеть! Мне много о тех местах рассказывали, но как мне туда поехать? Ведь мы, императоры, не вольны в своих передвижениях[440]. Это был бы беспримерный случай.
— Как же, подобные случаи бывали, — вступил в разговор правый министр Тадамаса. — В Танском государстве императоры уезжают на охоту далеко от столицы и отсутствуют по десять, а то и по двадцать дней. А если отправиться в путешествие всего на четыре-пять дней, что в этом будет недозволенного?
Императору Сага такое предложение пришлось по душе.
— Ну, разве что… — протянул он.
А придворные стали говорить наперебой: «Именно сейчас пышно цветут все цветы и травы. Лучше вам отправиться немедленно, пока они не увяли».
— Надо обо всём хорошенько распорядиться, — сказал император.
‹…› Он назначил в свиту людей талантливых и всех без исключения приятной наружности ‹…›.
— Пир девятого дня девятого месяца мы проведём там, — сказал отрёкшийся от престола император.
Он велел взять в Фукиагэ литераторов. Император знал, что Суэфуса — выдающийся книжник, и изъявил желание, чтобы и он был в свите. Генерал Масаёри помог молодому человеку обзавестись всем необходимым, начиная с одежды, коня и седла.
Итак, отрёкшийся от престола император Сага, принцы, сановники, блистающие талантами, красивой наружности, все решили ехать в Фукиагэ. Минамото из Ки, узнав об этом, приготовился к их приезду самым исключительным образом.
Из столицы выехали в первый день девятого месяца. Не буду рассказывать о том, как они ехали. Наконец поезд прибыл в провинцию Ки. От самой заставы Танэмацу выложил дорогу золотом, серебром и лазуритом. Когда гости прибыли во дворец в Фукиагэ, для них открыли западные ворота. Был пятый день месяца, час обезьяны[441]. В усадьбе всё было приготовлено удивительным образом и всё блестело.
Гости стояли друг подле друга. Император Сага, оглядывая всё кругом, думал: «Второго такого места на свете не найти. Как можно было построить всё это?» О накрытом по этикету столике, преподнесённом императору, говорить не приходится, но и перед принцами и сановниками были поставлены столики из аквилярии и сандалового дерева, и на них лежало всё, что можно найти в горах и на море; стражникам Личной императорской охраны шестого и пятого рангов было преподнесено прекрасное угощение, соответствующее их чину. Первым взял палочки император, за ним принялись за еду остальные. Подняли чаши с вином.
Судзуси было пожаловано право являться в императорский дворец. Его призвали к отрёкшемуся от престола императору, который, глядя на него, решил: «Он ничуть не хуже тех, кого я выбрал в свою свиту».
Началось исполнение музыки. Император изъявил желание играть на лютне, Накатада сел за японскую цитру, Накаёри — за цитру, Судзуси же — за кото. Видно было, что он не робел в присутствии высокого гостя и не терялся.
— Где ты смог научиться так играть? — спросил император и велел ему поиграть на цитре, и на этом инструменте Судзуси тоже играл изумительно.
439
Прим.3 гл. VII:
Непонятно, какие государства имеются в виду. Мията Ваитиро объясняет это место как «шестнадцать провинций Японии».
440
Прим.4 гл. VII:
Император не мог покидать своего дворца. Его выезды за пределы крепости были чрезвычайно редкими. Это ограничение распространялось и на наследник» престола, и на отрёкшегося императора.