Миновал Первый день года, а как на нынешний год намечено было провести Песенное шествие[25], в столице царило обычное предпраздничное оживление, которое, однако, не мешало Гэндзи с сожалением вспоминать унылое жилище покойного принца. И вот на Седьмой день, как только закончились праздничные церемонии[26] и на землю опустилась ночь, он покинул высочайшие покои, сделав вид, будто идет в свою дворцовую опочивальню, а сам, как только совсем стемнело, отправился к дочери принца.
За последнее время в ее доме произошли заметные перемены, он приобрел вполне жилой вид и сделался ничуть не хуже других столичных усадеб. Изменилась и сама госпожа, став более мягкой, женственной. «Может быть, она и собой теперь не так дурна?» – подумалось Гэндзи.
На следующее утро он нарочно медлил, дожидаясь, пока взойдет солнце. Восточная боковая дверь главного дома оказалась открытой, над полуразрушенной галереей с противоположной стороны не было крыши, поэтому солнечные лучи беспрепятственно проникали в дом, а сияние выпавшего за ночь снега позволяло еще отчетливее видеть все, что происходит внутри.
Госпожа полулежала неподалеку от галереи, глядя, как Гэндзи облачается в носи. Форма ее головы и ниспадающие по спине волосы были безукоризненны.
«Ах, если бы и сама она изменилась к лучшему…» – подумал Гэндзи, открывая решетку. Помня о прежнем, весьма печальном опыте, он не стал поднимать ее до конца, а чтобы она не опустилась, подставил скамеечку-подлокотник. Затем ему понадобилось привести в порядок растрепавшиеся на висках волосы, и дамы вынесли невероятно старомодное зеркало, китайскую шкатулку для гребней и ларец с разноцветными шнурками. Вопреки его ожиданиям в шкатулке нашлись не только женские, но и мужские гребни, хоть и в малом количестве – обстоятельство, в котором увиделось ему нечто в высшей степени утонченное.
Наряд госпожи на сей раз не произвел на него неприятного впечатления, ибо на ней было платье, им самим же и присланное. Впрочем, Гэндзи не узнал его, лишь удивился тому, что накидка с красивыми узорами почему-то показалась ему знакомой.
– Смею ли я надеяться, что в новом году вы удостоите меня возможности иногда слышать ваш голос? Право, когда другие ожидают соловья, я с таким же нетерпением жду, не станете ли вы со мной поласковее (54), – говорит Гэндзи, и вдруг раздается робкий, дрожащий голосок:
– «Расщебечутся пташки… Одна только я…» (55)
– Вот и прекрасно, теперь я вижу, что и в вашей жизни начался новый год, – улыбается Гэндзи.
– «Не сон ли?..» (56) – произносит он и выходит, а госпожа провожает его взглядом. Она прикрывает нижнюю часть лица, и виден лишь яркий цветок шафрана… Что за неприятное зрелище!
В доме на Второй линии Гэндзи встретила юная госпожа Мурасаки, прелестная в своей полувзрослости. «Оказывается, и алый цвет может быть красивым…» – подумал Гэндзи, на нее глядя. Живая и непосредственная, девочка была очень мила в мягком, без узоров платье хосонага цвета «вишня»[27]. Из-за приверженности старой монахини к обычаям прошлого девочке до сих пор не чернили зубов, но сегодня Гэндзи распорядился, чтобы ее лицу придали соответствующий нынешним требованиям вид, и она была особенно хороша с начерненными зубами и четко очерченными бровями.
«Для чего я растрачиваю время на унылые связи, лишая себя возможности чаще видеть это трогательное существо?» – думал Гэндзи, как обычно играя с девочкой в куклы. Они рисовали на бумаге картинки и раскрашивали их. К многочисленным рисункам, сделанным юной госпожой, Гэндзи присоединил свои. Он нарисовал женщину с длинными волосами, а нос ее слегка тронул алой краской. Увы, даже нарисованная на бумаге, она была неприятна ему. Глядя на свое отражение в зеркале, Гэндзи дотронулся кистью с алой краской до кончика собственного носа – и что же? Даже его прекрасное лицо стало уродливым, когда на нем появилось яркое алое пятно. Юная госпожа изумленно смотрела на него и громко смеялась.
– А что, если я навсегда останусь таким? Что вы тогда скажете? – спрашивает Гэндзи.
– Нет, мне так не нравится, – отвечает она, невольно забеспокоившись: «А вдруг краска и правда не смоется?» А Гэндзи, делая вид, будто стирает пятно, говорит озабоченно:
– Видите, не стирается. Вот до чего игры доводят! Что теперь скажет Государь?
Встревожившись, девочка подбегает к нему и пытается сама стереть краску.
– Только не прибавляйте еще и туши, как Хэйтю[28]. Пусть уж лучше останется красным, – шутит Гэндзи. Право, вряд ли встретишь где-нибудь более прелестную чету!
Дни стояли ясные, и душа томилась: когда же, когда появятся цветы на деревьях, окутанных легкой дымкой? Бросались в глаза набухшие, в любой миг готовые лопнуть бутоны на ветках сливы. А алая слива, растущая подле крыльца, уже украсилась прекрасными цветами, как обычно, раньше всех…
Увы… – невольно вздохнул Гэндзи.
Кто знает, что станется с ними со всеми?
Праздник алых листьев
Тюдзё (Гэндзи), 18-19 лет
Государь (имп. Кирицубо) – отец Гэндзи
Принцесса из павильона Глициний (имп-ца Фудзицубо), 23-24года, – наложница имп. Кирицубо
То-но тюдзё – брат Аои, супруги Гэндзи
Нёго из Весенних покоев (имп-ца Кокидэн) – наложница имп. Кирицубо, мать наследного принца
Четвертый принц – сын имп. Кирицубо от наложницы Дзёкёдэн
Юная госпожа (Мурасаки), 10-11 лет, – воспитанница Гэндзи
Принц Хёбукё (принц Сикибукё) – отец Мурасаки
Омёбу – прислужница Фудзицубо
Сёнагон – кормилица Мурасаки
Инуки – служанка Мурасаки
Дочь Левого министра (Аои), 22-23 года, – супруга Гэндзи
Маленький принц (будущий имп. Рэйдзэй) – сын Фудзицубо
Гэн-найси-но сукэ – придворная дама имп. Кирицубо
Высочайшее посещение дворца Судзаку было намечено провести по прошествии Десятого дня Десятой луны. Ожидалось, что церемония превзойдет по великолепию все, когда-либо имевшие место, и велика была досада благородных дам, лишенных возможности насладиться столь удивительным зрелищем[1]. Государь же, огорченный прежде всего тем, что предстоящую церемонию не увидит обитательница павильона Глициний, принял решение устроить предварительный смотр танцам в своих покоях.
Гэндзи-но тюдзё исполнял танец «Волны на озере Цинхай»[2]. В паре с ним выступал То-но тюдзё из дома Левого министра. Сей юноша, выделявшийся среди прочих как нежной прелестью лица, так и благородством осанки, рядом с Гэндзи казался неприметным горным деревом, выросшим подле цветущей вишни. В то поистине незабываемое мгновение, когда лучи заходящего солнца внезапно осветили высочайшие покои, а музыка зазвучала громче, стало ясно, что этот танец никогда еще не исполнялся танцором с таким несравненно прекрасным лицом и такой величественной поступью.
Когда же Гэндзи запел, собравшимся показалось, будто слышат они голос калавинки[3], птицы Будды. Право, столь трогательна была его красота, что Государь отирал невольные слезы, и скоро уже плакали все: и знатные вельможи, и принцы. Когда же, закончив петь, порозовевший от волнения Гэндзи поправил рукава и стоял некоторое время неподвижно, ожидая нового вступления музыкантов, он более, чем когда-либо, заслуживал прозвания Блистательный.
25
26
27
28
1
2
3